На большой-пребольшой кровати с высокой вычурной и довольно безвкусной спинкой (дорогой читатель, изображения таких кроватей ты наверняка мог видеть в какой-нибудь рекламе по телевизору) в ворохе одеял и подушек лежала маленькая девочка. Шторы на окне были плотно задёрнуты: яркий свет вызывал слёзы у малышки в пижамной розовой кофточке с пандой и полосатых штанишках. Девочка кашляла.
Это был страшный и хриплый кашель. Так кашляют больные старушки, но никак не маленькие девочки в розовых пижамках. Девочка лежала на большой-пребольшой кровати и смотрела то на потолок, то на длинные-предлинные шторы, то на аляповатые обои в огромных цветах, то на дверь в коридор. На потолке висела крупная люстра на восемь лампочек, шторы в пол были мрачного винного оттенка, и только белая дверь в коридор сулила что-то хорошее. Несколько минут назад за этой дверью скрылась мама девочки, Аня. Мама Аня пошла в магазин за вишнёвым компотом и в аптеку за градусником да каким-то сиропом от кашля. Точнее было бы сказать, что мама не пошла, а полетела на крыльях материнской любви и тревоги.
По дороге в магазин и в аптеку мама встретила весну, но не узнала её, слишком тревожно было женщине за здоровье дочери. Мама Аня бежала по тротуару, ни на кого не обращая внимания. Весна шла навстречу с гордо поднятой головой, её взгляд скользнул по меховой шляпке женщины, несущейся на самом полном ходу, но не задержался даже на секунду. Весну не интересовали тревожные мамы маленьких девочек и их бытованье. Маме девочки тоже было не до весны.
Мама и дочка приехали в Кисловодск всего на несколько дней, поселились в старинной гостинице недалеко от Нарзанной галереи, и почти сразу девочка заболела. Всё в старинной гостинице было большим, словно раньше в ней останавливались не люди, а какие-то самые настоящие великаны. И кровать, и ванная комната, и окна в пол, выходящие на Курортный бульвар. Большая лестница вела на третий этаж (мама с дочкой жили именно на третьем этаже), большими были гостиничные коридоры, и даже ёлка, оставшаяся в холле после новогодних праздников, была большой.
Допускаю, что эта гостиница лишь казалась великанской, просто девочка была ещё совсем маленькой, очень больной и беспомощной. Её мучил кашель. Мучил до такой степени, что малышка не могла от начала и до конца сказать ни одно даже самое короткое предложение. Говорила одно слово – кашляла, потом ещё одно слово – снова кашляла, потом ещё слово – и опять кашляла. И так продолжалось целую длинную-предлинную ночь и целый длинный-предлинный, полный маминых страхов день.