Я сам лично наблюдал процесс захвата тела. Видел вот этими глазами, как исторгается воля и остатки разума в качестве жертвоприношения на алтарь этой твари. Как холодеют взгляды тех, кого она коснулась, как озлобляются они друг на друга, готовые рвать всё вокруг на части, топтать до полной аннигиляции своё же, построенное по крупицам. Они все несли ей последнее, что у них осталось: варёные яйца, пуховый платок, шапку меховую, почти не ношенную, цепочки из-под оберегов животов их. На нашей стороне было слышно, как умоляют помочь им вернуться домой. Эти жалкие раболепные блеяния сливались в какофонию и становились всё громче и громче по мере наступления заморозков.
Она поджидала их всех, лежащих вповалку без сил, вшивых, гниющих заживо от сифилиса. Чувствовали ли они, что эта тварь искала подходящее тело? Зачем она выворачивала их изнутри и выходила вместе с рвотой? Им было всё равно. Она стирала с них тонкий слой кожицы, оголяла нервы, чтобы привести в постоянную готовность их рефлексы. Они все делались похожими на неё цветом и движением, не отличимые от почвы, по которой передвигались, как настоящие охотники из джунглей. Давали ей свои конечности и мясо для укрепления характера. Смотрели друг на друга теперь её глазами: все они ощутили привкус и запах жертвы, которая могла бы избавить от этого мучения. Много раз мне снилось после острова, что меня разделали на куски, выставили на всеобщее обозрение без органов и частей плоти, сделали похожим на недоеденного зажаренного гуся на праздничном столе.»
3
Беспомощный дед с надеждой в глазах смотрел на полицейских. Он сползал с коляски и на коленях обливался слезами, хватался за подолы курток и пальто, умоляя накормить его, забрать обратно на материк, разрешить жить в городе среди людей, умолял простить его за что-то. Вслед уходящим он кричал, что больше так не будет, сделает всё как они хотят, как положено по правилам. Его никто не слышал. Даже те, кто катал его в коляске каждый день, поднимал с кровати и одевал, пытался накормить помоями. Дед сопротивлялся этому как мог. У него кружилась голова и всё путалось в одинаковых под копирку днях. Мучительно скучный день, который никогда не закончится. Куда-то подевались все его силы. Он пытался заставить нижние конечности шевелиться, хотел встать с чёртова кресла и убежать отсюда. Пару раз ему удавалось уронить кресло и отползти на пару сотен метров вглубь леса с чёртовой прогулочной тропинки. На следующий день там уже стоял красивый заборчик, обрамляющий по обе стороны весь путь до берега и обратно. Дед чувствовал себя крысой в красивой клетке.