Она ждала его, стоя у окна и вглядываясь в ночное небо. Оно было сплошь усыпано помигивающими звездами – белыми и бледно-голубыми, желтыми и блекло-красными; одни были теплыми, как комната, в которую ступил Клеон, другие – холодными, какой выглядела сейчас его царица. Портьера, скрывавшая дверь, из которой он вышел, едва шевельнулась, но Гипепирия уловила движение воздуха и повернулась.
– Тебя долго не было, – произнесла она уставшим голосом, но упрека в нем не было, лишь желание поскорее закончить с тем, чего она ждала.
– Прости, госпожа. – Клеон шагнул ближе, почтительно склонил голову. – Совет затянулся. Они и сейчас еще там.
– Говори же, что ты узнал.
Глаза царицы потеплели и оживились, и слуга, понизив голос – скорее, по привычке, чем от вероятности, что их подслушают, – приступил к пересказу того, что услышал:
– Через два дня корабли начнут переправлять в Фанагорию основную часть войска. Небольшая флотилия уйдет в Меотиду, к Танаису. Котис решил, что нужно найти и уничтожить последние корабли Митридата, обезопасив тем самым свой тыл, а заодно – продемонстрировать тамошним эллинам свою силу. Римский отряд этой флотилии будет нашим резервом на севере…
– И одновременно не явной, но все-таки угрозой царю сираков Зорсину, – закончила за Клеона Гипепирия и улыбнулась: – Мой сын сам предложил этот план или его ему подсказали?
Слуга качнул головой и улыбнулся в ответ:
– Сам, госпожа. Почти сразу. И его все поддержали.
– Еще бы не поддержать! Это умно и стратегически верно. К тому же сделан правильный дипломатический шаг в сторону танаисцев. А они, как известно, всегда отличались своенравностью и необъяснимым, во всяком случае, для меня, упорством в вопросах самостоятельности. Что ж, им нужно напомнить, чьи они подданные.
– Я тоже никогда не понимал их беспечности. Когда живешь по соседству с дикими необузданными варварами, стоит думать не о собственной свободе, а о сильном покровителе, чья власть и могущество смогут тебя защитить.
Клеон умолк, наблюдая за реакцией царицы. Он служил ей больше двадцати лет, а последние десять являлся и личным телохранителем, и тем самым доверенным лицом, которому, вверяя свои тайны, порой поручают весьма щекотливые дела. Ко всему Гипепирия никогда не запрещала ему высказывать свое мнение. Напротив, всегда внимательно его выслушивала. Вот и теперь разглядывала лицо своего верного слуги, как бы ища на нем ответ на мучивший ее вопрос. Наконец, после короткой паузы, она сказала: