Алексей прекрасно устроился в части. Был каптером у старшины роты. Полгода жил, как у Христа за пазухой. Но, несмотря на это, написал рапорт и даже теперь об этом не жалел. Ведь, что ни говори, а он чувствовал себя в разведвзводе человеком, который нужен своим боевым друзьям, нужен командиру. Первое время думал, что нужен был и афганцам, но, после того как вместо банки тушенки, которую бросил черномазым пацанам-афганцам, в БТР полетела боевая граната, которая, разорвавшись на борту, ранила одного из бойцов, он так уже никогда не думал.
Перед тем как его отправили в Афганистан, Алексей написал письмо своему соседу и однокласснику Ивану, с которым они были не разлей вода, но даже словом не обмолвился о своей загранкомандировке. А ему так хотелось излить перед ним душу. Но, опасаясь, что и Ванька назовет его дураком, он ничего, кроме общих фраз, сочинять не стал.
Конечно, было бы прекрасно, если бы он перед армией познакомился с хорошей девчонкой, которая согласилась бы его ждать, но природная застенчивость лишила его и этой радости. Да если бы и была такая девчушка, то написать ей душевное письмо он бы все равно не сумел. Даже сочиняя письмо Ивану, он долго обдумывал каждое слово, в то время как лейтенант строчил, словно по писаному.
«И все у него, наверное, гладко и красиво выходит», – по-доброму позавидовал Алексей, переводя взгляд на Худенко. Степан был в своем амплуа. Расправив на ящике с боеприпасами рваный кусок оберточной бумаги, самозабвенно рисовал. Алексей подошел поближе. Из-под карандаша художника появлялись контуры узнаваемого города: на фоне серых голых гор, увенчанных белыми чалмами ледников, чуть заметными штрихами были обозначены узенькие лабиринты улочек, высотные дома, обрамлявшие центр города, возвышающийся над другими постройками генерал-губернаторский дворец. Рядом с ним как бы зависал огромный купол главной мечети с приткнувшейся к нему свечой минарета. Дальше, до самых гор, угадывались очертания полей, виноградников и соты дальних кишлаков. То, что на рисунке возник город, раскинувшийся в нескольких километрах от их лагеря, можно было сказать однозначно. Все знакомые, пройденные и пешком, и на машинах места. Вроде бы привычная картина. И все-таки в рисунке Степана чувствовалось нечто, что заставляло еще и еще раз вглядываться в этот незатейливый рисунок.