Раздалось еще несколько взрывов. Атака боевиков в очередной раз захлебнулась. Они начали потихоньку отползать назад, стреляя в тех из своих соратников, кто не в состоянии был ретироваться.
Атака была отбита, но теперь даже это не вызывало радости, когда Алексей узнал о потерях. Погибли два сапера, переводчик и художник Степа Худенко.
Степу сразил пулемет, когда тот, будучи вторым номером у Юлдашева, подносил коробку с гранатами.
– Это меня должно было убить. Это меня должно было убить, – повторял Мирза, стоя перед ним на коленях. Пуля крупного калибра расчленила еще не успевшего возмужать парнишку на две части прямо по пояснице. Длинные тонкие пальцы его еще дергались в агонии, а невинная душа уже отлетела, и этим он освободился сразу от всего – и от страданий, и от возможного плена.
А Юлдашев, поклявшись отомстить за Степана, достал все-таки расчет ДШК и уничтожил осиное гнездо.
Только после этого наступило затишье. Оставшиеся в живых знали, что оно будет недолговременным.
Убитых собрали на КНП. Места хватало, чтобы уложить всех ребят в один ряд.
Одного из снайперов накрыло миной, и от его тела остались лишь рваные и кровоточащие куски. Их сложили вместе, те, что нашли, и накрыли иссеченной осколками плащ-палаткой.
У сапера во лбу было чуть заметное, черное от запекшейся крови пятнышко, и больше ничего, ни одной царапины.
«Это сработал снайпер», – подумал Алексей, прощаясь мысленно с каждым из погибших.
Трое были ранены.
Сержант Червинский и третий сапер – легко, их вражеские пули задели вскользь. Сорока – тяжело. Взрывом мины у него оторвало руку. Теперь вместо правой руки торчала туго перебинтованная култышка.
Когда Алексей добрался до КНП, взводный вводил ему промедол, и вскоре говорливый Сорока затих. Его положили рядом с погибшими. Другого места просто не было.
Лейтенант обвел оставшихся в живых усталым взглядом.
– Вот так-то, ребятки, – сказал раздумчиво, – это война…
В помощь саперу для прикрытия тыла он отправил переводчика, который к этому времени пришел в себя. Боевики словно ждали, пока десантники снова займут свои позиции, и тут же продолжили минометный обстрел.
Алексей, оглядев подступы к позициям, отметил, что моджахеды собрались у речки и о чем-то оживленно спорили.
«Спорьте, спорьте», – подумал он. Но в душе уже не было сил для смеха, уж слишком неподходящее было время. В горле стоял непроглатываемый ком, в глазах горючие слезы.