– Никуда она не пойдет, – заявил отец. – Дома все есть.
– Неси тогда, будь послушной заинькой, – сказала Малика, отпуская меня.
Я сходила в погреб и принесла банку огурцов и еще бутылку водки. Мой отец и его странная приятельница сидели за столом на его углу и тихо шушукались. Она так и не стала раздеваться, даже шапки не сняла. Под их взглядами, я открыла банку и поставила чашку с огурцами на стол, рядом бутылку и вторую стопку.
– А теперь иди наверх, – приказал отец. – Двери в зал оставь открытыми!
– Оставайся паинькой, – велела Малика, беря в руки бутылку. – Хорошие дочери не суют свой нос во взрослые дела.
Мне ничего не оставалось делать, как подняться наверх. Дверь в свою комнату, закрывать я не стала. Сидела в ней и смотрела на курсовые задания, тетради, книги. Думала о том, что там происходит внизу.
Полчаса было тихо, как будто в доме вообще не было ни души, что совсем не похоже на попойки отца. Затем спустя еще полчаса по нарастающей стали слышаться звуки на чужом языке перемежающейся с руганью отца. И в конце концов он заорал, грохая по привычке кулаками о стол.
– Нет! Нет! И еще раз тысячу раз нет! Ты меня не слушаешь! Хватит!
Затем пауза и снова воющий рев отца:
– Нас всех там перестреляют, как визжащих свиней. И если дело дойдет до того, в расход пойдут всех! Я сказал. Мое слово!
А затем раздался грохот от падения мебели. За все месяцы проживания с нами, ни разу не доходило до крушения мебели и битья посуды. Мне было невероятно сложно представить, как они могли драться. У женщины и у отца разные весовые категории. Я мгновенно вскочила на ноги и спустилась на половину лестницы, выглядывая оттуда и силясь рассмотреть хоть что-нибудь. В тот же миг, из зала выскочила Малика без шапки и с ножом в руке. Ее черный волос развивался и блестел в свете ламп, словно эпоксидная смола дергающаяся туда и обратно. Затем я увидела отца, ковыляющего за ней. На его широком бицепсе по ткани гимнастерки расплывалось алое пятно. В одной руке он держал нож, другой прикрывал рану.
Малика обернулась и метнула в него свой нож. Отец ловко увернулся. Он двигался, как большая гора неумолимо и сурово. Так страшно, что сомневаться не приходилось, он убьет свою давнюю знакомую, даже глазом не моргнет. Женщина распахнула дверь и выскочила на улицу. Отец не пошел за ней, лишь запер дверь на замок, а затем, подняв голову, посмотрел на меня парализованную случившимся.