Да, я не мог помочь ни себе, ни моим близким, ни тем, кто волею судьбы оказался рядом со мной в тех нечеловеческих условиях, – но я должен был при этом сохранить в себе главное. Это, кстати, очень точно сформулировал Александр Исаевич Солженицын в «Одном дне Ивана Денисовича» как основное правило зека: «Не бояться работы, не копаться в объедках и не бегать в «хитрый домик»» (то есть не стучать «куму»).
Ох как непросто соблюсти это такое простое на первый взгляд правило. Но в нем действительно залог выживания.
А может быть – всё воля случая: один выжил и рассуждает, а другой погиб и ничего возразить не может?
Ну, разумеется, ни я, ни кто другой не может точно ответить на вопрос – почему он выжил. Теперь можно пытаться лишь осмыслить то, что было, и делать какие-то выводы.
Но, конечно же, это ни в коем случае не означает, что тот, кто умер, погиб, не выдержал этого кошмара, в чем-то был хуже меня, слабее, безнравственнее. Слишком много случайного было в жизни зека, чего нельзя было предусмотреть, – куда попал, кто оказался на соседних нарах, состояние здоровья, физического, психического, умение налаживать быстро рвущиеся связи, способность адаптироваться к условиям тяжелым, порою невыносимым, да к тому же непостоянным.
Нет, в конечном счете эту дилемму: жизнь или смерть – решал случай.
Сейчас, когда агрессивность аккумулируется как сгусток энергии, черной тучей витает над скопищем людей и прорывается то здесь, то там бессмысленными войнами, кровопролитными разборками, насилием, драками, бранью – как удается вам сохранить доброжелательность и спокойствие?
Это свойства моего характера, я всегда был терпимым, доброжелательным и спокойным – и в детстве, и в юности, и в зрелые годы, когда сохранить себя мне было гораздо труднее, и сейчас, в старости, – тем более. Старость должна быть терпимой и по возможности мудрой. Однако меня часто обвиняют в необоснованном, чрезмерном оптимизме. Вот, мол, и дореволюционное детство в «черте оседлости», и долгие годы скитаний по тюрьмам и лагерям за спиной, и все мыслимые и немыслимые испытания, выпавшие на долю подданного великой империи в уходящем ХХ веке, а он терпелив, доброжелателен и спокоен. И верит в счастливое будущее.
Это так. В этом смысле я человек глубоко верующий. И в лагере стремился сохранить те нравственные установки, которые считал необходимыми для себя на воле. Иначе не выжить. И должен признаться, что в лагере иногда мне это удавалось легче, чем на воле.