То была летняя гроза во всём великолепии.
Выйдя на крыльцо, я застыл,
заворожённый грандиозным зрелищем.
Прошиваемые молниями тучи —
лиловые, иссиня-чёрные, отдающие желтизной
и ещё какими-то немыслимыми оттенками, —
беспорядочно носились по небу,
удары грома, настигая друг друга,
с сухим треском разрывали насыщенный
озоном воздух,
всё вокруг гудело, журчало, звенело, клокотало.
Подхваченные ветром косые струи колотили
по железу крыши,
ручьи катились по уклону
и пропадали за воротами,
с крыши лился тяжёлый поток,
рассыпаясь в переполненной бочке веером брызг.
Рядом со мной колыхалась ниточка
падавших с карниза крупных капель —
и вдруг при грозовом ударе прямо над головой
я увидел в одной из них отражение молнии.
Не отсвет, не отблеск, а именно отражение —
уменьшенную в миллионы раз копию,
похожую на искривлённое оранжевое деревце.
Вместе с молнией в капле вспыхнула
целая картина:
тучи, угол дома, решётка беседки, забор,
увитый настурцией.