Особенно ему нравилось место, где он остановился – на окраине, в скромном домике, откуда прямо из-под карниза был виден пологий склон горы Кинугаса, что открывается взгляду по дороге от храма Хирано к Гинкаку-дзи.
В первую же ночь Дои, не в силах сосредоточиться, чтобы взяться за перо, почувствовал разочарование. Но племянник объяснил, что снял для него отдельную комнату в доме, где жил сам хозяин. Поверив ему, Дои поспешно распрощался с роднёй, задержавшейся в Осаке, и прямо из храма отправился на станцию Умэда. Даже в Киото он, казалось, злился на себя – настолько упрямо настаивал на этой поездке.
Конечно, он чувствовал себя виноватым. Десять дней – от тайных похорон до официальных церемоний – он провёл, запершись в комнате на втором этаже дома шурина, брата невестки. Чем больше о нём заботились, тем тяжелее ему было.
Одна мысль не давала ему покоя: будто бы он опоздал к последним минутам брата из-за какой-то ошибки в извещении. Конечно, он сожалел, что не увиделся с ним при жизни.
В детстве Дои был любимцем старшего брата. Упрямый, своевольный, а порой и отъявленный лентяй – младший брат от другой матери – всегда был для него как родной сын. Особенно в те годы, когда Дои скитался по Осаке, целый год живя у брата, не принося ни гроша, обременяя и без того небогатого человека.
Хотя и тогда Дои не терял времени даром. Он старался, надеясь найти своё место. Иногда его произведения печатали в газетах. Писал шалости для журналов, и кое-кто пророчил ему будущее. Пробовал себя в переписывании текстов, служил в конторе. Но в итоге всё оказалось напрасным. Как писателю ему пришлось начинать заново. В житейском плане он был слишком ребячлив и нерасторопен.
Брат заботился о нём, утешал, подбадривал – и ни разу не показал, что тяготится им. Однажды, читая благодарственное письмо матери Дои, приехавшей из деревни, он даже прослезился.
Всё это напомнило Дои «Малыша» Додэ. В том романе старший брат, больной чахоткой, до последнего верил, что его брат станет великим писателем, и жертвовал всем ради него. А потом умер.
Дои, когда-то переводивший эту трогательную, почти сказочную историю (не такую уж сложную, чтобы не взяться за неё из озорства), теперь чувствовал, как щемит сердце. Но он так и не смог отплатить брату за добро.
Любовь брата длилась до самого конца. Даже став взрослым, Дои каждый раз при встрече чувствовал себя ребёнком, которого безмерно балуют.