Ее идеальные ногти с безупречным маникюром легонько поглаживали его плечо. Каждое ее прикосновение отзывалось во мне острой болью, как будто кто-то втыкал иголки прямо в сердце.
– Зай, ты забыл посолить, – проворковала она, наклоняясь к нему так близко, что ее волосы коснулись его щеки.
Зай? Серьезно?
У меня внутри все перевернулось от этого приторного обращения. Но еще больше меня поразило то, что Егор, мой колючий и язвительный Егор, который огрызался на любое слово, просто улыбнулся и позволил ей взять солонку и самой посолить то, что готовилось в сковороде.
Шок.
– Так лучше, правда? – она посмотрела на него снизу вверх, кокетливо наклонив голову. – Ты бы пропал без меня на кухне, сладкий.
Сладкий?
Я почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Каждое ее слово, каждый взгляд, каждое прикосновение – все это вонзалось в меня, как острый нож. Я стояла, не в силах пошевелиться, наблюдая, как она практически обвивается вокруг него, а он… просто позволяет ей это.
Егор не отодвигался, не морщился от ее прикосновений, не закатывал глаза от ее приторных слов. Он молчал, изредка бросая на нее взгляды, в которых я видела… что? Привязанность? Привычку? Или что-то еще? Я не могла разобрать, и это убивало меня изнутри.
Конечно, у него есть девушка. У такого парня ее не может не быть.
Я чувствовала, как внутри у меня все обрывается, будто я падаю с высоты в ледяную пропасть. С каждой секундой падение становилось все страшнее, все болезненнее.
А чего ты ожидала? Что он влюбится в меня?
Проснись и понюхай кофе. Ты просто очередная глупая девчонка, которая вообразила себе невесть что.
Девушка снова рассмеялась, и ее смех звучал как музыка – уверенный, красивый, идеальный, как и она сама. Она облизнула ложку, которой только что пробовала то, что готовил Егор. Этот жест был таким интимным, что я почувствовала, как краснею.
Мне хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, только бы не видеть этого.
– Еще бы немного сливок, и будет идеально, – она вновь прижалась к нему, проводя рукой по спине так собственнически, словно он был ее личной вещью.
Егор молчал, позволяя ей хозяйничать и в сковороде, и в своем личном пространстве. Он словно растворялся в ней, становился мягче, податливее – совсем не тот колючий и язвительный парень, которого я знала.