Последней погибла ёлка. Она держалась дольше других. И когда не стало уже медоносных лип, когда отзвенел серебристой листвою тополь, отсиял закатным золотом русский клён, отлепетала мелкими листочками осина, ушли куда-то в вечное небо ясеня, ёлка вскидывала ещё мощно тёмно-зелёные лапищи. Жила. Зачищенный снизу ствол смело уносил в невообразимую вышину треугольную макушку. Ёлка возвышалась над немаленьким нашим селом, единолично царила в лазоревом небе. Подъезжая к дому, мы видели её ещё с моста, за два километра. Тяжёлые ветви чуть опускались вниз, точно старая рука в приветствии: «Вернулись, блудные дочери. Надолго? Вернулись…» Мы всегда возвращались. Оторванные тяготами перестройки от родного гнезда, вынужденные искать работу в другом районе, мы рвались домой каждый свободный выходной, так весной неразумные травы и цветы рвутся сквозь тяжкую корку земли к свету. Так птицы верно возвращаются домой из далёких краёв. Впрочем, в нашем случае края эти были не такими уж и далёкими. Нам и самим удивительно, как какие-то жалкие семьдесят километров могут лечь чёрным полем тоски между большим, настоящим – и почти нереальным, вечно временным и, в общем-то, не нужным. Может, потому, что на месте работы 20 лет у нас только и было – душно-маленький номер в гостинице, скудно-бетонный вид из окна второго этажа и ни шага собственной земли. А дома нас ждал родительский дом, убегающие к горизонту просторы, на красоту которых никто никогда не предъявлял права и потому с младых лет мы привыкли считать их своими. А ещё был сад. Покой его, как исполинский страж, охраняла красавица ёлка. Это не был просто кусок возделанной земли со старыми деревьями. Он был самой красотой, верой и мужеством, силой и правдой, добром – тем, что столь же мощно сконцентрировано, пожалуй, только в сказках, храмах и песнях. Да он и был для нас ими! Сад-песня. Сад-храм. Сад-сказка. Сад-жизнь…
В 30-е годы двадцатого века здесь некрасиво горбатились глиняные рвы. И вот наш дед, Григорий Иванович Арепьев, получив неприглядность эту под усадьбу, начал возить благодатный чернозём. Потом ровными рядами насадил яблони и груши. Общим числом 33 штуки. А как только саженцы укоренились, занялся прививкой. У него оказались лёгкие руки прирождённого садовода. Дички принимали благородные соки старых сортов. А рядом, не мешая друг другу, нашли себе место кусты смородины, малинник, вишенник, сливы разных сортов, розы, малюсенькая ёлочка… Он много чего успевал, одарённый этот человек. Дед маслом писал картины, сам, своими руками, собрал радиоприёмник и слушал Москву, ходил на охоту, много фотографировал, в том числе бывший мужской монастырь Коренную пустынь. Он бы успел ещё больше! Но началась война.