– Слушать меня, – сквозь шум в ушах услышал Ваня, – я спрашивать, ты отвечать. Хорошо?
Немецкий офицер старательно подбирал слова, четко выговаривая каждый звук.
– Ты есть из какой дивизии?
Ванька приподнял лицо и хмуро покосился на стоящего напротив майора.
– Ты можешь молчать, глюпый Иван, но все равно сказать. Итак, ты есть из какой дивизии?
– Не могу знать, – глухо ответил солдатик.
– Из какого полка?
– Не могу знать, – повторил он.
– Где стоять ваш батальон? Сколько есть человек? Вооружение? Пушки, пулеметы? Сколько? Отвечай! – властно проговорил офицер, буравя паренька небесно-голубыми глазами.
Солдат хранил молчание, исподлобья сверля взглядом допросчика. Из простреленной руки сочилась кровь. Багряные ручейки медленно струились, падая крупными, обреченными каплями к его израненным ногам.
– Почему ты молчишь? – не выдержал майор. Его глаза заметали молнии. – Вы уже проиграть. Наша доблестная армия шагать в Москве через неделю. Мы строить новый мир, а вы будете нашими рабами. Вы быть только рабами, глюпые Иваны. Sie sind Untermenschen!6 Говори!
– Не могу.
– Почему ты не можешь? Отвечать!
Но Ванька, стиснув зубы, молчал, становясь с каждой минутой все бледнее и бледнее.
– Отвечать! – повторил офицер, расстегивая кобуру. – Почему ты молчишь? Я знать все равно. Ты скажешь: доб-ро-воль-но или нет, но ты скажешь.
– Не могу по долгу службы.
– Что есть «долг слюжбы»? – не понял немец, вопросительно приподняв бровь. – Сказать!
– Присяга.
– Какая… Что есть «присьага»?
– Солдатская. Я не могу выдать врагу тайны. Я поклялся, – твердо заявил Ваня, вскинув взгляд.
– Глюпый Иван, я стрелять в тебя. Слышать? Стрелять! – закричал майор, выходя из себя.
Упрямство и строптивость русского солдата, которого он вообще не считал за человека, привели его в бешенство.
– Не могу! – повторил солдат, решительно мотнув головой.
– Глюпый Иван, глюпое упрямство! – сквозь зубы произнес немец и, достав пистолет, выстрелил в плечо молодому бойцу.
Резкая боль, от которой помутнело в глазах, обожгла тело Ваньки. Он было качнулся, но в ту же секунду вновь ровно встал перед разъяренным офицером.
– Не могу! – процедил солдат.
– Не могу? – воскликнул немец, пораженный несговорчивостью солдата. – Ты сам хотеть…
Вновь раздался выстрел. Жгучая боль пронзила ногу бойца, и он повалился на землю, из раны хлынула кровь, заливая землю вокруг. Но молодой воин не собирался сдаваться. Преодолевая боль, Ваня собрал всю свою волю и поднялся, словно каменное изваяние. Он смело смотрел потускневшими глазами в лицо немецкому офицеру. «За нами Москва, – промелькнула в его памяти фраза командира, получившего приказ стоять до последнего. – Отступать нам некуда. Наше правительство и товарищ Сталин велели удержать рубеж, стоять до конца. И мы это сделаем. Сделаем, потому что любим свою Родину, наших близких, поддерживающих нас и верящих в нас. Сделаем, чтобы отомстить за смерть наших родных, друзей, соратников. Мы сможем, мы выстоим».