– Ана? – удивлённое восклицание заставляет повернуть голову к сидящему за столом справа. Ну конечно, а ведь я думала, что день не может стать хуже. На меня с долей удивления, но больше презрения смотрят глаза, которые когда-то смотрели с любовью, ну мне так хотелось верить. А на деле это была блажь, каприз избалованного папенького сыночка, желающего доказать, что может заполучить любую. В те времена я была первой во всем, желанным трофеем. Да, это был ещё один мудрый пинок-урок от жизни. Джем, мать его, Холаев.
– Здравствуй, Джемаль. Да, это я. Что будете заказывать?
– Не ожидал тебя здесь увидеть, особенно в качестве обслуги. Хотя чего удивляться, ты же всегда была готова прислуживать. – Он ухмыляется, когда произносит последнее слово. Мерзко. До тошноты. И где были мои глаза, когда я верила, что у нас что-то получится, и не замечала эту надменность в каждом его жесте.
– Кто-то же должен, иначе как быть беспомощным, не способным самостоятельно удовлетворить свои потребности. – Я должна сдерживаться и не грубить посетителям, иначе ещё один скандал и я останусь без работы. Стискиваю зубы и хочу продолжить, извиниться, но этот придурок не даёт мне возможности.
– Знаешь, ты права, поэтому может после смены твой рот заменит мою руку?
Ана соберись, тебе нужна эта рабо… Джем, облитый огуречной водой из приветственного графина, вскакивает и почти перепрыгивает через стол. Я не могу сдвинуться с места, лишь смотрю, как его глаза наливаются кровью, а лицо перекашивает в гневе. Ещё немного, и он меня ударит. Но Джем нависает надо мной, его ноздри расширяются при каждом вдохе:
– Позови менеджера, Ана.
Чёрт, лучше бы ударил. Интересно, уже поздно извиняться?
Собираю свои вещи, да впрочем их не так уж и много, когда Кил тихо спускается в подсобку.
– Ана, у меня нет выхода, – извиняющимся тоном говорит он.
– Не извиняйся, босс, это моя вина. Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться с этим, и я рада, что всё ограничилось моим увольнением.
– Возьми, – он протягивает мне конверт, – считай, это увольнительные. Не весть что, но хоть на первое время, пока найдёшь что-то ещё, должно хватить.
– Кил, я не могу, – отступаю на шаг, чтобы побороть искушение и не взять этот конверт, наплевав на честность, гордость или какие ещё чувства причислены к списку высоконравственных. Когда у вас на попечении пятилетний ребёнок, очень быстро стирается грань правильного и неправильного, исчезают принципы. – Я уже получила плату за этот месяц. Ты мне ничего не должен, а я, кажется, разбила чашку. Две.