– Не разведу. – оживает мама. Перебрасывает взгляд на меня. – Пойдём в дом, принесу тебе лёд.
Молча киваю и следую за предками, не стараясь убедить маму, что трупа припарками не воскресишь, а лёд переломы не лечит. Она у меня совсем воздушная, ограждённая папой от всей жести нашего мира. Наверное, история с Савельскими – первая реалия жизни, с которой ей пришлось столкнуться. Мама убегает на кухню, а мы с папой направляемся к нему в кабинет. Он садится в своё кресло, я на диван, стоящий вдоль стены. Откидываю голову на спинку и закрываю глаза. Башка раскалывается, морда болит, но в груди куда мощнее печёт. Меня на части раздирает от противоречивых мыслей и эмоций. С одной стороны Кристина – жена-сестра-лучшая подруга. С другой – Андрей. Не в моих силах сделать так, чтобы все были счастливы, при этом сохранить их обоих. Да и опять же – Савельские никак не угомонятся. Просекут что-то, начнут бить по самому больному для Крис. До сына её добраться не могут, не рискуют. Но теперь, когда на горизонте замаячил Дикий… Боюсь, что они не поскупятся в средствах, чтобы отомстить ей за всё.
Озвучиваю всё это папе, а заодно и всю предысторию. И о словах Крестика про сообщение и ответ. И про то, что писал мне Андрей.
Папа хмурится, сложив руки на столе. Лёд, притащенный мамой, тает рядом со мной на диване. Сама она тихонечко сидит в кресле, выкручивая пальцы. Я сижу прямо, с напряжённой спиной и пустыми глазами. Все перевариваем и думаем, не нарушая звенящей тишины. Первым голос подаёт папа. Он, наверное, единственный, кто способен здраво мыслить во время апокалипсиса.
– Значит, так. – привлекает на себя наше внимание. – Все стороны я услышал. Кристина против, чтобы Андрей знал правду из-за какого-то сообщения. Тогда ты его ещё знал. Он мог так поступить? Отказаться слушать?
– Не знаю, пап. – качаю головой, пожав плечами. – Уезжал он совсем разбитым, не в себе. Возможно, хотел выбросить её из жизни.
– Понятно. Но судя по его словам и реакциям, – мажет взглядом по моему фейсу, – выбросить не смог. А значит, ему не всё равно. Кристину я понять могу. Тебя тоже. Тёмной лошадкой остаётся только Андрей. Сделаем вот как: сам ничего не говори. Их сын – их дело.
– Пап! – срываюсь вперёд.
Он выставляет перед собой палец, призывая к молчанию и терпению. Падаю обратно на диван.