Он прошел в ванную.
Зеркало над раковиной было затянуто паутиной трещин, словно кто-то ударил по нему кулаком много лет назад и так и не починил. Его отражение дробилось в осколках стекла – десятки глаз, десятки морщин, десятки усталых лиц, смотрящих на него из прошлого.
Он отвернулся.
Вода в душе сначала была ледяной, но он не дрогнул. Стоял под струями, пока они не стали обжигающе горячими, почти кипятком. Его кожа покраснела, но не от ожогов – от чего-то другого. От того, что скрывалось под ней.
Мыло не давало пены. Оно скользило по его рукам, как жир, оставляя после себя тонкую пленку, которая не смывалась, а впитывалась, словно его тело жадно впитывало даже это – крохи чистоты, оставшиеся в мире.