.), разделена на две партии – александристскую и авэрроистскую… Те и другие в корне уничтожают веру… (и) отрицают промысел Божий в людях»
[43].
К философии самого Кампанеллы, отражению в ней идей Бернардино Телезио и Марсилио Фичино мы вернемся в свое время и в надлежащем месте, пока же завершим разговор об «обращении» юного монаха в «телезианскую веру». Мы остановились на том, что в 1582 году он стал послушником, а через год принял постриг в монастыре в Плаканико. Год спустя он был переведен в монастырь Благовещения в Сан-Джорджо-Морджето (по его же просьбе, так как там библиотека была более обширной) – примерно в 50 километрах от Стило, и именно к этому периоду его жизни относится широко известный рассказ о том, как молодой и никому не известный монах вышел победителем в публичном диспуте с францисканцем в Козенце[44]. Оба нищенствующих ордена издавна рассматривали друг друга не как сотрудников в общем христианском деле, но как соперников, которых не только можно, но и нужно периодически подвергать публичному посрамлению. Тогда от лица доминиканцев должен был выступать другой проповедник, но он заболел, и его спешно заменили самым даровитым, хотя и не очень покорным учеником – и не раскаялись. Победителя даже представили местному барону Джакомо II Милано, которого Кампанелла приветствовал гекзаметрами собственного сочинения, чем тот остался весьма доволен и впоследствии даже разрешал Томмазо останавливаться в своем неаполитанском доме. Однако над юным «потрясателем авторитетов» уже сгущались тучи. Его заподозрили в «телезианстве». Не исключено, что уже из-за блестящего и наверняка самобытного выступления на том самом диспуте – есть упоминание о том, что некоторые восторженные зрители кричали, что в юного монаха вселился дух Телезио, – довольно странно, если учесть, что старый ученый был тогда еще жив. По крайней мере, Кампанелла сам свидетельствует о том, что он выработал свои взгляды на «философию природы» еще до знакомства с трудами Телезио. Обратимся вновь к предисловию к его трактату «Философия, доказанная ощущениями», начиная с того места, где он продолжает громить «аристотеликов» и завершает свое повествование рассказом о том, как смерть прославленного ученого воспрепятствовала его личному знакомству с ним: