Тётя Саша, третья дочь бабушки, уехала в Ленинград ещё до начала войны: соседи помогли устроиться няней в обеспеченную семью. Мама всегда с теплотой говорила о сестре, ведь они были похожи как две капли воды: черноволосые, голубоглазые, с ослепительными улыбками. «Красавицы, – вздыхала бабушка, – вот только счастье им не даётся».
Судьба была немилосердна к тёте Саше. Она погибла в блокадном Ленинграде, став жертвой неумолимого голода. Бабушка долго плакала, глядя на пожелтевшую фотографию дочери, на которой тётя Саша улыбалась, молодая и полная надежд.
* * *
Лето сорок четвёртого. Острецово заполнял душный воздух, какой бывает перед сильнейшей грозой. Ароматы спелой земляники, дыма банных труб и сушащихся в тени сараев лечебных трав терялись в этой духоте. Тяжёлые солнечные лучи пробивались сквозь листву старой яблони у окна, из которого краем глаза за нами следила бабушка Таня.
Во двор въехала скрипучая телега, запряжённая лошадью с проглядывающими сквозь тонкую тёмную шкуру рёбрами. Мы, стайка гуляющей детворы, выбежали навстречу. С телеги медленно сошла женщина в давно не стиранной военной форме, с огромным животом. Это была тётя Маня, четвёртая дочь бабушки Тани. Она тихо поблагодарила извозчика и стянула с дощатой телеги изношенный грязный тулуп, явно несколько дней служивший ей постелью.
– Маня! – вскрикнула бабушка из-за окна. Радость в её голосе смешивалась с тревогой.
Лицо тёти Мани было бледным, усталым, глаза – запавшими и тусклыми. Она тяжело опиралась на стену избы и будто заново осваивалась в знакомом с детства дворике.
– Маня приехала! – повторила бабушка, выбегая из дома, подходя к дочери и осторожно обнимая её. – Доченька моя… Почему ты одна?
Тётя Маня только горько покачала головой и молча прошла в дом. Следом за ней вбежали и мы.
В доме она опустилась на лавку и закрыла лицо руками. Я набралась храбрости или прямой детской наглости, погладила её по плечу и спросила: «Тётя Маня, почему у тебя такой большой живот?» Сию минуту бабушка оттащила меня. Я успела увидеть только, как плечи тёти Мани затряслись от беззвучных рыданий.
Нас – тем более меня! – не пускали к гостье, но Борька подслушал и передал мне подробности разговора взрослых. Тётя Маня рассказала, как познакомилась со своим мужем на фронте; о том, как вспыхнула между ними любовь, яркая и чистая; как мечтали они о дне, когда война закончится и они вернутся домой, построят дом и наполнят его детским смехом. Когда они поняли, что ждут ребёнка, мужу дали отпуск, чтобы молодожёны сыграли свадьбу – настоящую, а не фронтовую.