В углу площадки, у резного мелкого заборчика, наша фельдшер Елена Ивановна, такая же грязная и лохматая, в разодранной и окровавленной сорочке, дрожащими руками перевязывала односельчанам кровоточащие порезы и ссадины, фиксировала переломы. Как я поняла, в этот угол сносили раненых. А там, за зданием управы, я услышала всхлипы и приглушенные рыдания. Туда, похоже, относили тех, для кого эта ночь бомбежки стала последней.
Мы с мамой нашли свободное место и, поставив тюк, уселись на землю. Как и весенний бал, который мы отмечали всем поселком, как и проводы близких на войну, которые проходили при полном скоплении народа, так и эту пугающую неизвестность, разлом между мирной жизнью и будущей оккупацией мы встречали вместе…
В молчании мы просидели, наверное, несколько часов. Когда солнце совершило полукруг по ясному небу, и площадь начали накрывать развесистые тени деревьев, люди начали шевелиться, как будто оцепенение постепенно уступало место насущным потребностям: надо было что-то есть, где-то спать, куда-то переместить раненых.
Медленным и степенным шагом на высокое деревянное крыльцо управы вышел наш старейшина – восьмидесятилетний, седовласый, с длинной курчавой бородой Степан Михеич Лымарь.
– Товарищи, – обратился он к нам. Но, окинув взглядом бледные осунувшиеся лица женщин и детей, поправился. – Девчата! Кто в состоянии идти, берите раненых. Детей берите и вещи тех, кто не может передвигаться. У кого остались в целости дома, приглашайте постояльцев. Остальные – ищите в разрушенных хатах матрасы, перины, одеяла и направляйтесь в сельский клуб. Он уцелел.
Вся молчаливая людская масса пришла в движение. До глубокой ночи мы с моей подругой Варей Стеценко, светловолосой, сероглазой девушкой, первой красавицей нашего класса, перетаскивали раненых в дом культуры и укладывали их на одеяла и матрасы. Мама и другие женщины разжигали костры на улице и готовили еду на весь поселок, дети, даже самые маленькие, помогали чистить картошку и овощи. Подростки, что постарше, пролазили в разрушенные дома, вытаскивали перины, подушки и другие мягкие вещи, которые можно было использовать как постельные принадлежности. Малышню от разрушенных домов отгоняли: непрочные конструкции в любой момент могли сдвинуться и придавить.
За несколько напряженных часов удалось наладить наш общий быт. Теперь мы жили вместе: вместе ели, вместе спали, вместе ухаживали за огородами и оставшимся в живых домашним скотом и птицей. Сельский клуб, в который раньше мы приходили только по праздникам и на партсобрания, стены которого еще хранили память о веселых танцах выпускного, всего за несколько часов превратился в перевалочный пункт – наш общий дом.