И в этой пустоте он наконец кончил. Глубоко. Долго. Без звука. Только его тело дрогнуло, как волна, накрывшая берег. И я почувствовала, как снова становлюсь собой. Не женщиной, которая живёт в бегстве. А телом, которое было возвращено домой.
Я плакала. Тихо. Не потому что было больно. А потому что впервые за долгое время мне не нужно было ничего объяснять.
Он провёл пальцем по моей щеке, смахивая слезу, потом – опустился к бедру, поцеловал. И начал снова. Медленно. Глубже. С уважением, будто я – священное.
Это была не страсть. Это было соединение. Как будто в этом акте мы оба пытались сохранить себя.
Утро пришло не светом, а дымом. Солнечные лучи, просеиваясь сквозь резные ставни, рассыпались на мою кожу, как золото в песке. Тело болело приятно – как после долгой, освобождающей тренировки. Или как после шторма, в котором не умерла, а вынырнула другой.
Он сидел на корточках у очага, подогревая остатки мескаля, смешанного с какими-то травами. На его спине – узор: змеи, перья, огонь. Живой пейзаж, выжженный в теле. Я наблюдала, как двигаются мышцы под татуировкой – как будто кто-то внутри продолжал рисовать.
Мы не говорили. У нас больше не было языка, привычного разговорам.
Он подошёл ко мне с чашей и дал отпить. Горечь обожгла язык, пронеслась по пищеводу, как ветер по пустыне. Я закрыла глаза. Видения были короткими, как вспышки: мои собственные руки, покрытые краской. Мужчины, которых я хотела забыть. Мать, у которой я так и не спросила, была ли она счастлива.
Когда я открыла глаза, он стоял передо мной с иглой в руке.
– Последнее, – сказал он.
Я кивнула. Он не спросил куда. Сам выбрал место – чуть ниже груди, слева. На том самом ребре, которое, если верить мифам, стало началом женщины.
Игла входила медленно. Он не торопился. Как будто хотел, чтобы я запомнила каждый укол. Это не было больно – это было истинно. Каждый прокол – как зарубка: "ты была здесь", "ты выжила", "ты заслужила новую плоть".
Когда он закончил, я подошла к зеркалу. Тонкая линия, похожая на перо. Или пламя. Или живую ветку.
– Что это? – спросила я впервые за всю ночь.
– Отпечаток, – ответил он. – Теперь ты не уйдёшь из себя.
Мы снова занялись любовью. Но теперь – не для очищения. А для сохранения.
Как будто он понял: я могу снова исчезнуть.
Раствориться в своих маршрутах, чужих телах и стерильных гостиницах.