Парадоксы свободы (2) - страница 5

Шрифт
Интервал


То, что Аристотель называл формой – это единство пустоты и материи. А главное свойство материи – движение – осуществимо только благодаря наличию пустоты, позволяющей перемещаться, в том числе и внутри других материальных объектов и живых организмов – как двигаются различные частицы, молекулы, электрические импульсы. То есть свобода – окно возможностей для движения, пространство выбора. Даже если этот выбор из одного варианта. Всегда, если движение осуществляется, для этого существует возможность – определенная пустота. Можно сказать также, что наличие в языке глаголов демонстрирует существование свободы в мире. Чем больше вы можете применить глаголов к себе, тем больше ваша свобода.

Один из популярных вариантов основного вопроса философии звучит так: «Что первично: материя или сознание». В свете сказанного его можно перефразировать: «Что первично: материя или пустота». Такая редакция основного вопроса освежает его, ведь «сознание» или «дух» – понятия слишком человеческие, а пустота/свобода выступают свойством физического мира. Но сама по себе первичность материи или сознания (духа) ничего для понимания бытия не дают. Это спор о том, что считать лошадью, а что телегой в мировых процессах. Лучше говорить об их единстве. Весь мир соткан из двух реальностей – энергоматериальной (ведь материя всегда включает энергию, что и позволяет ей меняться) и символической (информационной). Любая материя имеет какую-то форму, то есть несёт информацию, идею. И любая идея запечатлевается в материальном носителе.

Пустота, разлитая повсюду в мире – та самая абсолютная свобода, о которой лишь мечтают. Ее можно сравнить с бесконечностью в математике. Но если говорить о свободе субъектов и объектов, то никто не может иметь ничего бесконечного. Бесконечность можно помыслить, во многом благодаря этой идее живы представления о Боге, Абсолюте – сверхсуществе, обладающем этой абсолютной свободой. Остальным же сущим свобода открывается лишь в некоторой мере, в ограниченном показе. Здесь все как с прочими платоновскими эйдосами: есть идея стола (стольность), чашки (чашность) или слона (слонность), а в реальности же мы имеем дело с их копиями. Есть идеальная свобода, а все сущие обладают только той или иной мерой свободности. Но зато уместно говорить о духе свободы, бытующем среди живущих, влекущем нас к ускользающему горизонту. И о противостоящем ему духе рабства и страха, препятствующему движению, заставляющему окапываться в обретенных границах.