Метрах в ста от павильона он заметил свободную лавочку. Людей поблизости, слава богу не было, а единственным соседом Потапова оказалась болезненного вида дворняжка с облезлой спиной, мелко дрожащим хвостом и грустными глазами. Несчастное животное занималось нехарактерным для собак делом – щипало траву.
«Лечится,» догадался Потапов.
Движением, доведенным до автоматизма, он аккуратно свинтил пробку со старорежимным портретом, как не раз до этого свинчивал взрыватели с мин, снарядов и бомб. Аккуратно, стараясь не пролить ни капли, он налил водку в стаканчик, и, выдержав положенную паузу, поднес его к губам. Неизвестно откуда взявшаяся парочка прошла мимо, старательно потупив глаза. Потапов опрокинул содержимое стаканчика в рот, и несколько секунд сидел неподвижно, наслаждаясь растекающимся внутри теплом.
– О-ох, – умиротворенно выдохнул он с наслаждением впиваясь зубами в горячий, брызжущий соком чебурек.
Дворняга перестала жевать траву и с испугом посмотрела на него.
– Ну что, животина, – дружелюбно сказал ей Потапов, вытаскивая из кармана мятую пачку «явы», – болеешь?
Может, это и не всегда нравилось окружающим, но Потапов никогда не мог пить один; ему необходимо было общение. Неважно с кем, главное, чтобы его слушали. Но, почему-то, единственными нормальными слушателями были лишь маленькие дети и неагрессивные животные. С ними проблем, как правило, не возникало, чего нельзя было сказать обо всех остальных вольных, а чаще невольных собеседниках Потапова. Сломанный нос и рассеченная бровь служили лишним тому подтверждением.
– На, – Потапов бросил дворняге кусок чебурека, – жрать—то, небось, хочется?
Собака испуганно обнюхала чебурек, осторожно взяла его и на всякий случай отошла подальше, словно боясь, что этот странный человек с бутылкой вдруг передумает и заберет эту диковинную еду обратно.
«Я, наверное, так же паршиво выгляжу», внезапно подумал он, «так же паршиво, как эта собака».
А ведь еще совсем недавно все было не так. Он еще достаточно отчетливо помнил себя другим. Алкоголь и безысходность еще не стерли из памяти картинки из той, предыдущей жизни, хотя с каждым днем они становились все более тусклыми, выгорая на холодном солнце пустого существования.
Думал ли старлей Потапов, что когда-нибудь, он, опустившийся и жалкий, будет сидеть в парке в обществе больной дворняги и дуть водку, словно заправский алкаш?