Я тоже не был исключением. Сейчас мне кажется, что я в те годы влюблялся по несколько раз на дню. Одного взгляда на хорошенькую женщину было достаточно, чтобы влюбиться. Когда ты силен и красив, когда, идущая тебе навстречу молодая женщина вдруг ни с того ни с сего сверкнет на тебя глазами, а потом стремительно их опустит, – это особенно остро ощущается. А мне почему-то очень хочется верить, что я в ту пору был не хуже других мужчин. Иначе отчего же я был так самонадеян и честолюбив, так импульсивен и нерасчетлив.
С Татьяной, о которой я хочу рассказать, мы познакомились в Доме культуры, где вместе занимались в кружке бального танца. Надо сразу сказать, что она была не моей партнершей и поэтому долгое время мы разговаривали только глазами. Тот, кто хоть однажды по-настоящему любил, знает, что это возможно. К тому же, надо признаться, глаза у Татьяны были исключительно выразительные, большие и загадочные. Они заманивали синевой и обдавали каким-то праздничным блеском. У нее и руки тоже были какие-то особенные, всегда теплые, пухленькие с розоватыми тонкими пальчиками. Короче говоря, всем своим видом Татьяна приучала меня к тому, что с ней нужно обходиться бережно, к ней надо приближаться осторожно, как к бабочке, случайно присевшей на первый весенний цветок.
Помнится, после короткого обмена комплиментами в яркой и праздничной суматохе какого-то юбилея, где было много пышных речей и угощений, мы выбрались на улицу и пошли гулять по ночному Уржуму. Вначале по центру города, между купеческих домов, мы дошли до памятника Кирову, потом по улице Чернышевского спустились к Троицкому собору. От собора по главной улице города дошли до здания редакции местной газеты «Кировская искра», и направились к небольшой речке Уржумке, где темнел деревянный мост. Все это время у меня было ощущение, что я уже очень давно знаю Татьяну, потому что она мне в чем-то родственная душа. Но все же, в самом начале наш разговор почему-то не клеился. Я даже попробовал прочитать ей какие-то пронзительные и страстные стихи Марины Цветаевой, чем очень ее удивил. А так как вечер наш начался со стихов, то я был почти уверен, что ничего примечательного в эту ночь не произойдет. Так уже было со мной когда-то. Стихи кончаются, кончаются все искренние признания, все комплименты, и возникает в общении с женщиной некий вакуум, потому что все иное после чтения стихов кажется грубым и низким. Хотя мне по душе в ту пору был иной настрой. Слишком много нерастраченной, чисто мужской силы скопилось во мне, чтобы могла она излиться только стихами. И слишком соблазнительной фигурой обладала Татьяна, чтобы этого не замечать. Я все чаще стал смотреть по сторонам, пытаясь заинтересовать ее ночным пейзажем, стал говорить о житейских, вполне прозаических вещах. Но все тщетно. Лирический настрой не исчезал. Так дошли мы до Отрясовской горы, которая полого поднималась вверх к полной и яркой луне. Синеватый блеск луны тонким серебряным нимбом покрывал влажный ночной асфальт пред нами. Пахло цветущей полынью и придорожными ромашками. С левой стороны, в юной березовой рощице на бугре, щебетали какие-то птицы. Потом вспыхнуло и погасло далекое зеленоватое окно в одном из домов на склоне горы, потом встречная машина ослепила нас светом фар. Мне захотелось повернуть обратно, но Татьяна неожиданно предложила: