Толпа считает, что, отвергая её порядки, ты отвергаешь всякие правила и становишься антиномистом. А неистовый чувственник тут же прячется за слово «философия», чтобы оправдать свои пороки. Но закон сознания остаётся в силе. Существуют два «исповедальных места», в одном из которых нам придётся очиститься. Можно пройти круг обязанностей и оправдаться перед внешними людьми или перед совестью. Ты можешь проверить, доволен ли тобой отец, мать, кузен, сосед, горожанин, кот или пёс – есть ли им, что тебе упрекнуть? Но можно и пренебречь этой «зеркальной» оценкой и оправдать себя перед самим собой. У меня свои строгие требования и безупречный круг. Он отказывает многим поступкам в праве называться «долгом». Но если я сумею выполнить его веления, мне не нужно будет придерживаться народного кодекса. Если кто-то полагает, что этот закон «слишком мягок», пусть попробует исполнить его хотя бы день.
Конечно, человек, который отбросил обычные мотивы и решился полагаться лишь на себя, должен обладать в чём-то божественным. Пусть у него будет высокое сердце, верная воля и ясный взгляд, чтобы он мог, не притворяясь, быть сам себе и учением, и обществом, и законом, чтобы простая цель была для него столь же непреклонной, как для других железная необходимость.
Кто посмотрит на нынешнее состояние, которое мы привычно называем «обществом», увидит, как востребованы подобные принципы. Кажется, что у людей вынули и нервы, и сердце, и мы превратились в робких пессимистов. Боязнь правды, судьбы, смерти, боязнь друг друга. Наш век не даёт великих, цельных личностей. Мы ждём людей, которые обновят жизнь и общественный строй, но видим, что большинство неспособно удовлетворить даже собственные нужды, амбиции у них чрезмерны, а сил недостаёт, и они только день за днём просят или ищут подаяния. Наша домашняя жизнь, наши искусство, профессии, браки, религия – всё выбрано не нами, а за нас. Мы «солдаты» гостиной, избегаем суровых схваток с судьбой, где и рождается сила.
Наши юноши, едва потерпев первое поражение, тут же впадают в уныние. Если начинающий торговец разорится, говорят, что он «конченый человек». Если человек с тонким дарованием окончил колледж и за год не устроился на должность в Бостоне или Нью-Йорке, он и его друзья считают это крахом, и он имеет право на всю жизнь жаловаться. А какой-нибудь парнишка из Нью-Гэмпшира или Вермонта, который перепробовал и вождение грузов, и фермерство, и уличную торговлю, и учительство, и проповеди, и журналистику, и даже поработал конгрессменом, купил земельный участок, – всё это за разные годы, и всякий раз, как кошка, приземлялся на лапы, – он стоит сотни этих «кукольных» выпускников города. Он идёт вровень со своими днями и не стесняется отсутствием «профессии», ибо не откладывает жизнь на завтра, а живёт её прямо сейчас. У него не одна возможность, а сто. Пусть появится Стойкий, кто раскроет людям их внутренние ресурсы, скажет, что они не ивы, пригибающиеся к земле, а могут и должны выпрямиться; что, научившись полагаться на себя, они раскроют в себе новые способности; что человек есть живое Слово, призванное исцелять народы; что ему должно быть стыдно жалости к себе, и в тот миг, когда он поступает по-своему, вышвыривает законы, книги, идолов и традиции из окна, уже не нужно его жалеть, а следует ему благодарить и чтить. И такой учитель вернёт человеческую жизнь к сиянию, сделает его имя дорогим истории.