Семейные обстоятельства сложились таким образом, что мы с дочкой жили в Воронеже, муж служил в Якутии, а сын – на космодроме Плесецк. Мои подруги знали, что я прохожу обследование, поэтому я сразу же позвонила им и радостно сообщила, что у меня обнаружили фиброаденому, но я собираюсь удалять ее в Санкт-Петербурге. И только после того, как я позвонила мужу и сыну, я впервые заплакала.
Помню один момент: стою под душем и не могу поверить, что это произошло со мной – и так рано, и все это не сон. Мне было 46 лет. И это был уже 2014 год. Шла зимняя олимпиада в Сочи. Помню еще один момент: когда по золотым медалям наша сборная вышла на первое место, мы с дочкой радостно скандировали: «Мы первые!» А я только узнала свой диагноз.
Сначала у меня промелькнули мысли: «За что? Почему я? Для чего?» Но я тут же нашла ответ: «Не за что и не для чего – я просто заболела и буду лечиться!»
Наверное, моя реакция на диагноз не совсем типичная, потому что я изначально относилась к этому диагнозу как к болезни, которая лечится. В эмоциональном плане мне было легче, потому что за моими плечами уже был позитивный опыт лечения рака не только у мамы, но и у папы (у него обнаружили рак кишки). К тому же со мной были мои близкие, которые относились к этому диагнозу точно так же.
Мой любимый девиз: «Вижу цель – не вижу препятствий». Восемь утра, я в отделении хирургического лечения опухолей молочной железы в городском диспансере Санкт-Петербурга ожидаю встречи с заведующим, чтобы сообщить ему, что знаю про интраоперационную лучевую терапию (во время операции ложе опухоли облучают) и про биопсию сигнального лимфоузла*, позволяющую не делать калечащее удаление всех подмышечных лимфоузлов и подходящую мне по моим показаниям. Вот почему я хочу лечиться у него в отделении.
Все так и произошло. Сначала мне сделали органосохранную* операцию с интраоперационным облучением и биопсией сигнальных лимфатических узлов. Я выдохнула и решила, что отделалась легким испугом. Но все пошло не так. После операционной доработки в краях резекции обнаружили клетки рака, а в двух сигнальных лимфатических узлах – метастазы. К сожалению, такое редко, но иногда случается. Самое достоверное исследование – это все же послеоперационная гистология. А еще я узнала, что мой фенотип рака – один из самых агрессивных и мне для лечения будет нужен тот самый трастузумаб*, который в те годы в Воронеже распределял чуть ли не сам губернатор.