– Серж, ты братан прости, я домой…
Я поднялся с ковра и натянув на себя куртку, покачиваясь, направился к выходу.
– Я тебе звякну, – крикнул мне вслед Сергей.– Готовься! Выход в рейс через две недели… Паспорт, медкомиссию, прививки. Ну, сам знаешь, не мне тебя учить…
– Ага! – мотнул я больной головой и вышел из его квартиры на лестничную клетку.
Я высыпал в жерло мусоропровода бытовые отходы и придумывая оправдания, вернулся домой. Первое, что я услышал, был вопрос:
– Опохмеляться будешь соколик?
От такой неожиданности мое сердце чуть не лопнуло от впрыска адреналина. Впервые в жизни я услышал от Вальки столь ласковые для слуха каждого мужчины слова.
– Буду, – ответил я, и скинув куртку, предстал перед ней успев схватить из серванта хрустальный бокал.
– О, гляньте на него, он уже со своей тарой тут как тут…
– Наливай, – сказал я и трясущимися руками протянул ей емкость.– Трубы горят– спасу нет!
Валька прищурив один глаз, влила в рюмку как по «метке» мой же коньяк, который она спрятала еще две недели назад. После чего встала в проеме двери, и как всегда подперла свои девственные выпуклости, сложенными на груди руками.
Я без прелюдий закинул в рот коньяк, будто лопату угля в топку паровоза, и глубоко выдохнул, смакуя на языке, заблудившееся во рту яркое послевкусие араратской долины.
– Эх, Валюха, хорошо – то как! – погладил я себя по животу, ощущая как коньяк греет мой ливер. –Я прямо ожил. Словно живой воды испить имел неописуемое удовольствие.
– А чего хорошего – кобель ты блудливый!? – сказала сожительница с песчаным ликом египетского Сфинкса, от которого так и тянет пустынным спокойствием.
– Жить хорошо! А еще лучше, когда в желудке сто грамм коньяка плескается, – ответил я на автомате. Я видел – нет, я в тот миг чувствовал, что Валька что– то затеяла страшное.
– Ах, ты кобель! Ах, ты, кошак блудливый! Извращенец – мать твою…
– Валюха, клянусь статуей свободы в Америке, я перед тобой чист как слеза младенца! Да я… – только хотел сказать я, но скалка, разрезав воздух подобно самурайскому мечу, обрушилась на голову. Валька вбила меня в табуретку, словно я был гвоздь. Ни боли, ни хруста костей я не слышал и даже не почувствовал. Подобно глубоководному батискафу, я мгновенно погрузился в Марианскую впадину, и там залег на дно. Делать было нечего, и я свернулся в позе вареной креветки. Помню, как мимо меня плыли странные диковинные рыбы ярко синих и красных цветов, воздушные пузыри, и даже геометрические фигуры. Они смеялись над моей беспомощностью. Показывали мне свои рыбьи языки, и дразнили меня, как дразнит человек обезьяну. Очнулся я от жуткой головной боли. Она окутала мою «орудийную башню», словно тент общего покрытия.