– И что теперь с ними будет?
– Чемодан, вокзал, Стамбул. Ну, или черная водолазка, – ответил он, провожая взглядом уходящих, потом повернулся ко мне и осекся. – Простите, вы любите эту группу? Я просто случайно попал.
– Да я сама сегодня не в ту дверь вошла, – отозвалась я примирительно. – Играли в буриме.
Рифмы заданы, менять их нельзя, даже местами, а тут еще сонет, жесткая форма. Но поэты, знаете, они из всего выкрутятся. Все равно писали, что вздумается. Опасные люди.
Он взглянул на меня с любопытством и снова улыбнулся:
– Пишете стихи?
– С пятнадцати лет, – ответила я.
Кокетничать про теоретические знания не осталось сил.
– Даже помню первое. Многих других не помню, а это как вросло.
Я старалась говорить беззаботно, легко, но чувствовала, как меня начинает бить дрожь. Обняла себя за плечи. Зубы предательски стукнули раз, другой. Мужчина снял свитер и молча протянул мне, оставшись в одной футболке с портретом Кобейна.
– Подруга уехала с моим паспортом, – продолжила я, быстро одевшись и стараясь не стучать зубами. – Сообщения не получает. Телефон, скорее всего, разрядился. Не знаю теперь, как выбираться.
– Я останусь с вами, пока все не прояснится, – ответил он, будто речь шла о чем-то, давно решенном. – В крайнем случае, в участок тоже вместе поедем. Время-то детское.
В подтверждение сказанного он показал мне циферблат наручных часов с несколькими парами цифр. Какая из пар означала время, я не разглядела и тронула его за запястье. Тепло его руки и шероховатое звучание подсевшего голоса странным образом успокаивали, как может успокаивать присутствие кого-то не просто знакомого, но неоспоримо близкого. Даже о крайнем случае думалось без внутренней истерики.
Зрители, чьи документы проверили, покидали зал. Мне показалось, что Надин голос несколько раз повторил мою фамилию. Я не поверила себе, привстала на цыпочки. Разглядев подругу, всхлипнула раз и два и не смогла остановиться. Проверяющий, быстро ощупав взглядом мое мокрое лицо, жестом показал: на выход.
Когда мы отыскали в гардеробе мой пуховик и, прижавшись к стене парадного, пропускали выходящих быстрым шагом бойцов, Надя строго сказала, оглядев меня:
– Ю! Почему тебя нельзя оставить на полчаса? Откуда это? – Она потянула меня за рукав. – Сто пятьдесят восьмая или сто шестьдесят первая?