Происхождение будущей императрицы мало волновало константинопольский двор и в более поздние времена – когда, например, Роман Лакапин, тесть Константина Багрянородного, в Х в. искал невесту своему внуку Роману, когда тому было только еще 5 лет. Он решил остановиться на Берте, дочери короля Италии Гуго. Вот как об этом пишет и особенно как комментирует знаменитый своими записками о Византии епископ и дипломат Лиутпранд Кремонский: «Константинопольский император отправил вместе с послами короля Гуго своих собственных послов, сообщив, что даст ему корабли и всё, что он пожелает, если он отдаст свою дочь замуж за его малолетнего внука, сына Константина, носившего одно с ним имя… Король Гуго, выслушав это посольство, опять отправил к Роману послов, сообщив, что не имеет дочерей от законной супруги, но если [императора] устроят дочери его от наложниц, он может отправить ему одну из них, славную своей красотой. И так как греки при выяснении знатности рода обращают внимание только на то, кто был отцом, а не матерью, император Роман тотчас же приготовил суда с греческим огнём, отправил великие дары и [велел] сообщить, что [согласен] на то, чтобы её выдали замуж за его внука» («Антаподосис», 5, 14). Имя наложницы было Пецола, а современный греческий автор Э. Калделлис вообще именует ее проституткой.

Император Юстиниан и Феодора перед придворными во время мятежа Ника. Художник А. Дюрансо
Достоверно известно о своего рода «конкурсах красоты» VIII–IX вв.[4], где роль судьи исполняли отец или мать холостого наследника престола или, в случае Феофила, самого василевса, получившего трон ранее, чем жену (и об этом будет особый разговор). Такого рода мероприятия тоже могли возвести на трон империи вполне провинциальную «золушку». Джудит Херрин пишет (пер. с англ. – Е.С.): «Одним из ключевых моментов конкурсов красоты было держать в тонусе все провинциальные семьи, чьи дочери достигли нужного возраста. Они явно понимали, что лишь одна из многих тысяч могла быть избрана, такова статистика! Но даже беднейшие представители провинциальной аристократии, каждая мать, да и большая часть отцов, надеялись, что по этому случаю красота их дочери обернется к славе и удаче всей семьи. Кроме того, они справедливо полагали, что “сошедшим с дистанции” тоже кое-что достанется. Те, кому не посчастливится быть избранными, могут все же найти выгодный брак при дворе, и таким образом войти в высшее византийское общество. Ибо семьям, желавшим обеспечить карьеру своим мужским представителям, возможности от показа своей дочери при дворе также были весьма выгодны. Так что независимо от того, реализовалась возможность [брака с василевсом или наследником] или нет, идея этакого шоу невест вдохновляла семьи провинциалов на возможность обрести столичную славу. Функция этой византийской адаптации суда Париса заключалась в обеспечении лояльности элит, направляя их взоры [и надежды] на Константинополь, как важнейший центр, где можно получить покровительство и выдвинуть себя. Эта концентрация внимания на императорский двор, где за единую ночь можно было обрести счастье, была характерна для всех амбициозных провинциальных родов». Сходство с судом Париса было неслучайным – жених предлагал избраннице золотое яблоко. Византийское «Житие Филарета Милостивого», написанное его собственным внуком Никитой в конце VIII в., предлагает нам одну интересную деталь – императорские посланцы обладали некоторым шаблоном красоты, которому должны были соответствовать избранницы: «Царствовавшая в это время христолюбивая императрица Ирина, которая правила вместе со своим сыном Константином (потом она же его и ослепила, см. ниже.