Дальше Олег не ходил и до самого ледника я стал его проводником, всё время шёл впереди. Сразу за переправой началось «болото». Вода стекала со склона сквозь траву на площади в сотни квадратных метров. Утопали по щиколотку, кое-где пытаясь перескакивать по редким травяным кочкам. Тут бы в резиновых сапожках лучше ходить. А я мочил свои альпинистские вибрамы советского производства. Олегу было легче: он шёл в пластиковых импортных горных ботинках и его ноги остались сухими. А пройдя этот участок, он переобулся в кроссовки.
Из «болота» мы вошли в густой лес, состоящий преимущественно из лиственницы, придающей ему дремучести. Влажная атмосфера сырой чащи благоволила расцвету всех видов мхов и лишайников, свисающих с ветвей деревьев. Не доставало лишь избушки на курьих ножках у тропы. Теперь весь обзор окрестностей был закрыт для нас нетронутой тайгой, куда попадать могут лишь пешие смельчаки. Да и не до обозрения нам было. Чтобы не споткнуться и не поскользнуться, наступив на скользкие коренья, требовалось сконцентрировать всё внимание на узкой, извилистой и отчасти заросшей тропе. Если же, по невнимательности, человек наступает на, казалось бы, сухой корень, то почти неизбежно падение, потому что влажная кора срывается с него под давлением стопы.
Сквозь лесные заросли лишь иногда мелькала слева, внизу по склону, игривая струя потока реки, блистая отражёнными лучиками солнца, как гранями бриллиантов. И слышно, среди лесной тишины, как шипящий водный поток ворочает и несёт вниз по течению огромные валуны, которые глухо стучат о дно в ритме тяжёлых шагов огромного существа.
Угол наклона тропы постепенно рос, мы шли в верховье ущелья, к леднику и центру Северо-Чуйского хребта, набирая высоту. Вот уклон резко увеличился: мы стали забираться на селевой завал природного катаклизма. Миллиарды кубометров горной породы съехали с нашего (левого) склона распадка и запрудили поток талой воды, текущей с ледников хребта. Это произошло очень давно. И плотина эта, возвышающаяся на добрую сотню метров над рекой, уже заросла лесом и кустарником. А водный поток стал возмущённо пробиваться в узкий кулуар между завалом и правым склоном, противоположным нашему. Но часть речных струй шумно просачивались и под завалом.
При выходе на самый верх прижима нам открылся сказочный вид на длинное, серо-молочного цвета, озеро, образованное этим селевым завалом. Насыщенная известковой взвесью разрушающихся гор, вода озера выглядела мёртвой, ни кем не населённой. Из озёрной глади тут и там торчали, давно лишённые своей коры, мёртвые стволы вековых лиственниц. В воде лиственница не гниёт, а только твердеет, как и дуб. И эти, когда-то живые, деревья, не пережившие затопления, теперь будут стоять до очередного катаклизма сколь угодно долго. От этого пейзажа возникают кладбищенские ощущения. Умиротворение и мертвенный покой…