Да, в отличии от меня, Кристина работала, я же лишь получал стипендию. Не сочтите меня каким-нибудь трутнем, это совершенно не так. Я тоже пытался найти работу и даже пошел на стажировку, и даже почти стал высококвалифицированный официантом, но первый же гость, которого мне поручили в кафе, чуть было не свернул мне голову. И что с того, что я уронил на него его же заказ? Что с того, что я сделал это совершенно намеренно? В конце концов он сам был в этом виноват, а меня же попросили покинуть кафе.
В то время я с какой-то остервенелостью верил в собственную исключительность и воротил нос от немногочисленных предложений по работе, где работодатели то предлагали мне побриться на лысо, то пирсинг с лица снять. И уж я точно не намерен был терпеть любого мудака, который заказав свою сраную пиццу и чувствуя себя повелителем мира, решал, что имеет какое-то право оскорблять меня. Удивительно простое время, либо ты, либо тебя. Мы отчетливо понимали кто нам друг, а кто враг. Никакой путаницы.
Кристина не то чтобы сильно на меня давила, но было видно, что она ждала от меня другого.
– Может быть ты попробуешь устроиться в гардероб в клубе? – спрашивала она невзначай.
– И либо меня там под ноль остригут, либо будут морду с завидной периодичностью бить, – отвечал я лениво – у меня стипендия есть.
– Да, но, – Кристина очень тонко меня чувствовала и обычно не сильно въедалась в предмет, если видела, что мне обсуждать его не приятно – к тому же мы ведь совсем молодая семья!
Она часто говорила про семью, настолько часто, что меня это даже немного пугало. Семья? Да мне самому только недавно восемнадцать исполнилось. Хотя, девочки ведь раньше взрослеют, да и Кристина была на три или четыре года меня старше.
– Я хочу дочку, – любила она говорить – мне было бы с ней так интересно. Я бы делала ей безумные прически и покупала яркие шмотки.
Из нее наверняка вышла бы хорошая мать.
– А ты хочешь детей? – спрашивала она, а я не знал, что ответить.
В каком-то смысле да, ведь ребенок – это как, да черт возьми, это будто бы ты Бог, а он твое создание. Конечно, ни о каком непорочном зачатии и речи не идет, но порок – в глазах смотрящего, а разве смотрим мы на детей своих глазами иезуита? Я бы точно не смотрел, из меня тоже получился бы отличный отец. Такой спокойный дядька, который починит поломанную игрушку, объяснит, что в розетку пальцы лучше не засовывать, потаскает на шее и все в таком духе. Но это будет не сейчас, это будет когда-то там в неопределенном будущем. А здесь и сейчас, я и сам еще ребенок, который хоть и не нуждается в родителях, но и сам таковым быть не желает.