Ты шагнул ко мне, и в глазах я увидела не гения, а безумца, готового уничтожить все, что попадется под руку. Твои движения были резкими, почти агрессивными, но в них была и какая-то отчаянная необходимость. Ты напоминал мне скульптора, который пытается высечь из камня нечто прекрасное, не замечая, что сам камень уже давно мертв.
Твои руки коснулись моего лица, как кисти, касающиеся холста. В этом прикосновении было что-то первобытное, почти жестокое, но в то же время оно было наполнено страстью и болью. Ты начал рисовать меня заново, не красками, а болью, отчаянием, страстью. Твои пальцы, как ножи, разрезали мою кожу, оставляя на ней глубокие раны, которые, казалось, никогда не заживут. Но в этих ранах была и жизнь, была та самая какофония чувств, которую ты пытался превратить в симфонию.
Я позволила тебе, отдалась этому процессу. Я знала, что каждое твое прикосновение – это удар, который оставляет на моей коже неизгладимые шрамы, но я также знала, что только через эти шрамы я смогу найти себя. Я была твоей незаконченной симфонией, твоим произведением, которое ты пытался довести до совершенства, но которое всегда будет оставаться несовершенным.
Каждое твое прикосновение было как удар молнии, прожигающий меня насквозь. Я чувствовала, как вся боль и отчаяние проникают в меня, как они становятся частью меня. Я была твоей музой, твоим проклятием, твоим спасением. Я была всем, чем ты был сам.
– Разрушь меня до основания, а затем построй заново, – шептала я в безмолвной мольбе.
Я знала, что за руинами старой меня ты увидишь тот бриллиант, что скрыт под толщей веков. Я знала, что в этом разрушении есть шанс на возрождение, на новое начало. И может быть, только в твоем безумии я смогу найти себя настоящую.
Ты – мой Пигмалион, но вместо Галатеи из мрамора, ты лепишь меня из осколков разбитых надежд и несбывшихся мечтаний. "Я создам из тебя шедевр, достойный вечности," – будто бы слышала я твои мысли, полные гордыни и одержимости. Но я знала, что вечность, созданная из боли, обречена, быть проклятой, как "Франкенштейн", рожденный из мертвой плоти.
Я – лист бумаги, на котором ты выводит свои самые мрачные фантазии, стирая начисто все, что было написано до него. И чем больше ты рисовал, тем меньше меня оставалось.
Я – пустой сосуд, готовый наполниться тем ядом, который ты мне предлагаешь, зная, что даже в смерти можно найти освобождение.