Мужчины уходят на север, а женщины уходят замуж и возникает вопрос: а кто это там на севере и кто этих вот берёт замуж?
Должна быть какая-то третья партия, минимум, и репутация у этой партии заранее подмочена талым снегом и слезами на фате. А почему бы, спрашивается, этим третьим себя не показать? Отчего смущаются они, стыд ли грызёт? А четвёртым? А что, если это сразу третьи и четвёртые, только третьи. Есть мужчины, получается, есть женщины и все остальные.
Хоронько мне сказал, что музыка моя пахнет нафталином, а она ничем не пахнет, это же музыка. Как вообще здоровый человек может думать, что музыка как-то пахнет, ещё скажите, что у музыки цвет есть. Скорую вызывайте, это же шизофрения, среди нормальных таким не место.
Музыка, это набор звуков, положительно или отрицательно влияющий на слушателя. Ни больше, ни меньше. Чем популярнее музыка, тем она лучше, это тоже каждому понятно. Вот возьмём, например классику – Моцарт, Вивальди, Бах, всё. Больше этого нормальному человеку слушать не следует, да и эти то разве что на звонке сотового. А молодёжь эта напридумывает себе, идиоты, одним словом. Человек в жизни своей обязан неуклонно двигаться к норме, кто вбок – того по почке. Курят – кури, пьют – пей, танцуют – танцуй.
Как бабочка с пьяной любовью вспоминает свой кокон, так и Юра вспоминал рязанскую свою, безудержную молодость. Выросши на обветшалых и пожелтевших улочках, большую часть своего дня рождения, своего восемнадцатилетия он, выйдя по утру в кепе набекрень и папиросой в зубах праздно пошатывался, меря шагами зудящий конгломерат улиц старого района Рязани. Когда-то, в седую старину, здесь омывали песок, и Юрик не знал зачем, почему и какая от этого была польза, но много ли того, чего он не знал, мало ли, да только завела его праздность в скромный подвальчик, или, как кто-то их до сих пор называет приямок.
Однако стоит ли говорить, что… покидало лучами своими память его, а холод подземной мглы сковывал каждую его конечность, неся спокойствие и непоколебимую уверенность в правильность сделанного выбора.