Я была благодарна братьям Эрика за то, что они не стали пытать меня пересказом сотен семейных баек и просмотром фамильных альбомов, но в гостиной Улофа на виду стояло несколько памятных рамочек, всё в кучу, без разбора: свадебный портрет его жены Зары, с которой я успела только поздороваться перед тем, как она деликатно уехала с детьми в развлекательный центр, несколько снимков самого Улофа со своими младенцами и ещё одно старое фото, за которое я и зацепилась взглядом.
На нём была вся их большая семья, теперь изрядно поредевшая. Высокий русоволосый мужчина обнимал за плечи очаровательную пухленькую блондинку, рядом стояли два нескладных худых подростка, один из которых улыбался до ушей, второй же был мрачен, словно на что-то обижен. А на коленях женщины сидел белокурый и кудрявый малыш лет пяти. Очень похожий на мать, отметила я, взглянув украдкой на мужчину, в которого он вырос. Другим детям от матери достались только глаза – во всем остальном они были копиями отца. О семье Эрик рассказывал мне только в общих чертах, и из подробностей я знала только то, что их отец умер, когда Эрик был совсем маленьким, настолько, что почти не помнил его. Разумеется, подробности были мне очень любопытны, но я посчитала невежливым лезть с вопросами на первой встрече, решив, что, если братья захотят – сами расскажут.
Они захотели. Улоф вскользь упомянул, что подростками им было совершенно неинтересно с совсем маленьким Эриком, поэтому мать и решила отдать его в бесплатную спортивную секцию, чтобы за ним присматривали хотя бы там – на братьев не было никакой надежды. А Бьорн пояснил, что у матери попросту не имелось другого выхода – ей пришлось устроиться на вторую работу, когда отец погиб при пожаре на заводе, и она возвращалась домой очень поздно. Всё, о чём она смогла договориться со старшими детьми – кто-то из них должен был забирать Эрика с тренировки, не больше, и то братья регулярно ругались до хрипоты по этому поводу.
– Мы тогда немного другим увлекались, не футболом уж точно. Девочки, тусовки, – хитро глядя на брата, рассказывал Бьорн. Мне он казался более дружелюбным, чем спокойный и серьёзный Улоф, возможно потому, что лучше знал английский. Он работал мастером на крупном производстве где-то на севере страны, и в последнее время иностранцев в его бригаде стало много. Шведские граждане на эти должности не ломились, а Бьорну приходилось налаживать со всем этим интернационалом какое-то взаимопонимание. Не знаю, что Эрик ему наплёл ради того, чтобы он специально приехал в Стокгольм для знакомства со мной, но у меня были подозрения, что Бьорн в своих ожиданиях был немного разочарован. Барышни из тусовочных времен Эрика были поинтереснее.