– Да, Эрик тогда был проблемой. Младшие братья и тусовки плохо совместимы, – ухмыльнулся в усы Улоф. – Я один раз его чуть на стадионе не забыл. Бежал со всех ног, чтобы до прихода матери успеть с Эриком домой. И с ужасом прикидывал, что мне делать, если я его не найду. А он сидел в каморке у охранника, спокойно ждал меня, с книжкой этой своей вечной. И матери меня не сдал, хотя я этого опасался. Ну, он у нас всегда не от мира сего был.
– А как звали вашего отца?
Улоф осуждающе покосился на Эрика. Мне внезапно стало неудобно, и я бросилась оправдывать его:
– У нас в России такое обычно не спрашивают: если знаешь полное имя человека, то имя отца понятно, но тут приходится уточнять. Я знаю, что у вас раньше было что-то похожее, но потом приняли закон…
– Андерс, – голос Эрика зазвучал над самым моим ухом. – А маму – Гудрун. И только ради неё, Улоф, я тебя тогда и не сдал.
Компенсации от завода, которую выплатили матери за потерю кормильца, хватило совсем ненадолго, учитывая наличие троих быстро растущих и оттого очень прожорливых сыновей. Социализм в Швеции тогда уже потихоньку сворачивали, жить пришлось почти в нищете, поэтому сразу после школы оба старших брата пошли работать – в университет брали только после гимназии и только с хорошими оценками. Идти в гимназию означало и дальше нахлебничать, а пошатнувшееся здоровье матери уже не позволяло ей работать, как раньше. Сначала Улоф, потом Бьорн отправились рабочими на тот же завод, что забрал у них отца, и дома, наконец, стало хоть немного попроще с деньгами. Братья вытащили бы учёбу Эрика в гимназии, но только наголодавшийся младший брат уже рвался к спортивным вершинам и метил на совсем другие гонорары. Когда же Эрику исполнилось девятнадцать, угасла от болезни и Гудрун. Его не было с ней рядом – команда играла в Южной Америке, и Эрик попросту не успел проститься с матерью.
Бьорн и Улоф делали карьеры, женились, у них рождались дети, а Эрик всё мотался где-то за границей, по всему миру, и братья уже успели привыкнуть к тому, что их только двое, когда Эрик внезапно объявился у Улофа на пороге без вещей, практически с одним паспортом в кармане, сходу сообщив, что в России ему не очень-то и понравилось. Улоф сказал, что даже глаза тогда на всякий случай протёр – младший брат показался ему поначалу чересчур реалистичной галлюцинацией.