– Горишь, соколик мой, – пробормотала она, убирая прилипшие ко лбу влажные пряди. – Сейчас, потерпи маленько.
Она потянулась к глиняному кувшину, стоявшему у изголовья, и наполнила деревянную чашу тёмным отваром. От жидкости поднимался горьковатый пар, наполняя воздух запахом полыни и ещё каких-то трав, названий которых Всеслав не знал.
– Испей, родной. Силы вернёт.
Милава бережно приподняла его голову, поднося чашу к губам. Рука её не дрожала, хотя Всеслав видел, каких усилий ей это стоило. Каждое движение матери было выверенным, словно она делала это тысячу раз – впрочем, так оно и было.
Горький отвар обжёг горло. Всеслав закашлялся, и несколько капель скатились по подбородку.
– Тише, тише, – шептала Милава, вытирая его лицо краем передника. – Помогает ведь, правда? Вчера ты дышал легче после него.
Всеслав не ответил. Он смотрел на мать – на новые седые нити в её косе, на потрескавшиеся от работы руки, на глубокие морщины, избороздившие некогда гладкий лоб. Эта женщина отдавала ему последние силы, выискивая по лесам целебные травы, не смыкая глаз ночами, выполняя работу, с которой не справились бы и двое здоровых мужчин.
Благодарность переплеталась с жгучим стыдом и горечью. Лучше бы она дала ему уйти в первые дни после падения. Лучше бы не мучила ни себя, ни его этой бесконечной борьбой с неизбежным.
Тяжёлые веки опустились сами собой. Всеслав позволил темноте обнять его, утягивая в глубины, где не было ни боли, ни бессилия, ни жалости в глазах самого дорогого человека.
Отвар горчил на языке, но Всеслав едва различал его вкус. Травы, собранные матерью с таким трудом, превращались в безвкусную жижу, стекающую по горлу. Никакого облегчения – только обещание, пустое, как и все предыдущие.
Боль вернулась, подкравшись незаметно. Сначала лёгкое покалывание в шее, затем жжение между лопатками, и наконец – огненная волна, прокатившаяся вдоль позвоночника. Всеслав стиснул зубы, но не смог сдержать тихого стона.
Ярость поднялась из глубины души – глухая, бессильная, направленная на собственное непослушное тело. Ещё два месяца назад он взбирался на самые высокие деревья, переплывал реку в самом широком месте, поднимал мешки, от которых кряхтели взрослые мужики.
Воспоминания нахлынули, словно весенний паводок. Вот он идёт с отцом по лесной тропе, корзины в руках покачиваются в такт шагам. Солнечные лучи пробиваются сквозь листву, рисуя узоры на влажной после утренней росы земле.