С окончанием танца и мне следовало торопиться к Мари, но я не смог покинуть Татьяну, не затронув ее детских чувств.
– К сожалению, Татьяна Дмитриевна, наш танец подошел к неминуемому концу, и более я не имею права с вами танцевать. О, кто только придумал правило трех танцев! Какая досада!
– Но мы танцевали только два… – нелепо заявила графиня.
– Но после третьего вам придется выйти за меня замуж; я не хочу быть эгоистом и обрекать вас на столь быстрые сердечные решения, – нервно заметил я, но тотчас продолжил мягче: – Ежели не правила, то знайте, мадмуазель Уткина, я бы танцевал с вами без остановки! Мне было приятно узнать вас, лестно получить столь высокую честь танцевать с вами ваши первые танцы.
– И мне… – по-детски вставила девочка, склонив голову.
«Право слово, она даже не знает, что мне ответить! "И мне" – ответила она! Поразительная утиная глупость! Какой она, однако, раздражающий человечек! – подумал я». Но в тот же миг перекрыл неловкое молчание фразой, высказанной невпопад:
– К столу с пуншем, все матушки обычно там ожидают дочерей.
– Г-н де Вьен, вы сегодня допоздна у фон Верденштайнов? – поинтересовалась Татьяна, когда мы уже пробирались сквозь толпу.
– Даже не знаю, мадмуазель Уткина, но я, возможно, пробуду здесь еще около двух часов, быть может, несколько подольше. А что до вас?
– Вы же догадываетесь, это зависит не от меня, но, предполагаю, что допоздна. Папенька слишком любит играть в бильярд… К тому же, мы так много денег потратили, чтоб сюда прийти… будем до конца.
«А мне, конечно, непременно надо было знать, что чтобы ей сюда приволочиться, надо было потратить целое состояние», – подметил я сам себе, продолжая разговор:
– Ежели хотите, то непременно вас найду, но только в том случае, разумеется, ежели вы пожелаете уделить мне немного своего драгоценного времени вновь.
– Конечно, я бы очень желала и…
– А вот и ваша maman, Татьяна Дмитриевна, – отделался я.
Сдав наконец утенка в руки мамаши, я заспешил к Мари. Припоминая, что должен искать комнату у картины Рафаэля, я маялся – все двери были похожи одна на другую, возле каждой комнаты висела картина Рафаэля. Иногда я сбивался с поисков, задумываясь о Татьяне, а точнее, не о ней самой, а об ее нелепой фамилии. Какое-то время погодя, быть может, спустя минут пятнадцать или двадцать, я все-таки нашел нужную мне комнату. Подойдя к очередной двери, я прислонился ухом и принялся вслушиваться в звуки; раздался топот. Заскочив за цветочную вазу, я замер и зачем-то затаил дыхание. Из комнаты вылетели знакомые мне фигуры: Евгения Виссарионовна, мать Мари, и три суетливые подруги.