– Ты серьёзно насчёт самосборки? – спросил он. – Это ведь должно было занять недели.
– Оно произошло за шесть часов.
– Ну… поздравляю. У тебя родился первый мутант.
– Пока мы не знаем, что это. Я запустила изоляцию, наблюдение. Эйлин пока не в курсе.
– Мудро. У старушки бы инфаркт случился.
Они оба замолчали. Имени Эйлин Мор старались не произносить без повода. Научный куратор проекта, автор идеи Феникса, она была легендой, и каждый знал, что в её прошлом – провал. Только никто не знал подробностей.
– Пусть Питер наблюдает. «Через два часа соберёмся в аналитике», —сказала Агата. – Никому ни слова, даже дежурным ботаникам.
Питер кивнул.
Агата не добавила, что боится: не за себя, не за сектор, а за то, что этот рост – не результат успеха, а отголосок прошлого сбоя. Как будто симуляция не началась, а продолжилась – как будто она никогда не прекращалась.
Позже, в техническом блоке, Омир сидел на полу, без экзоскелета, в одних штанах, потягивая белковый напиток. Его тело было точёным, но с рубцами: клон, прошедший сквозь несколько пересборок. Он знал, что не полноценен – юридически он даже не человек. И тем не менее был в команде, потому что создавал лучшие экосистемы на Поясе Цереры.
Он просматривал журнал мутаций и чертежи Агаты. У неё был талант: её конструкции «дышали», они не просто жили – они хотели жить. Это пугало и восхищало.
– Если ты создала живое существо, – пробормотал он, – оно может захотеть остаться.
На экране отображалась структура ткани нового растения. Оно не просто мутировало. Оно перестроило себя. И добавило код, которого не было.
Внизу – цифровая подпись: «Феникс».
Но никто из них не вносил этого имени.
За пределами купола всё ещё шел дождь.
Не обычный – атмосферу на поверхности нельзя было назвать пригодной для жизни. Это был химический дождь: кислотный, вязкий, будто состоящий из слёз металлов. Он стекал по наружным стенам станции, оставляя после себя серебристые разводы. Люди не выходили наружу уже сорок лет – по крайней мере, не без скафандров и регенерационных протоколов.