Из-за особенностей атмосферы город почти всегда был погружен во тьму, лишь на несколько рассветных часов обращаясь к солнцу.
Дэвид двинулся вниз по улице, предвкушая сгущение воздуха. Тогда у него перестанет кружиться голова. Метров пятьсот по наклонной мостовой – и хорошо.
Бордель располагался в конце главной улицы, венчая самый важный товар северной окраины. Каждый раз, когда Дэвид находился на этой точке возвышенности, перед его взором возникали далекие пики гор. Впереди протыкала небо пятнадцатикилометровая Арсия, в честь которой был назван этот город, а за ней – гора Павлина, не превышающая и пяти, но все равно хорошо видная. Раньше они были повыше, но терраформация не пощадила ни один камень на планете.
Многие говорили, что с определенного ракурса горы походили на женские груди. Дэвиду казалось это странным. Где это видано, чтобы правая женская грудь была в два раза короче, чем левая? Притом обе они были длинные, неровные и смахивали на высохшие. И пики их совсем не походили на соски, острые и страшные, как у столетних старух. Будь у женщины такие груди, Дэвид бы ее не захотел. Надо полагать, такие груди должна иметь очень страшная женщина, которая уже не помнит, как кормить ими. Дэвид иногда представлял эту огромную каменную женщину, спящую под слоем грунта, дырявых пещер, заполненных дерьмом и небоскребов никогда не спящего города. Ему стало бы жалко ее, если бы эти мысли не вызывали первобытный страх.
– Не найдется парочка свободных монеро, добрый человек? – у каменной обочины разместился бездомный, демонстративно вынув из-под грязного плаща гниющую ногу. Вонь от ноги стояла ужасная.
– У вас ненастоящая нога, – сказал ему Дэвид.
– Это как – ненастоящая? – оскорбился бездомный. – Она растет из меня, сколько я себя помню, – он покряхтел. – Всегда служила исправно и никогда не жаловалась, пока не подвернулся бесплатный ужин. Никогда не входи в загон с харибдами, даже когда говорят, что это безопасно. Но пальцы до сих пор двигаются. Смотри, вот, – бездомный пошевелил пальцами. – Не хотелось бы, чтобы они отвалились так же, как моя гордость, – он протянул руку.
– Меня кусала харибда, после нее мясо гниет не так, – Дэвид был генсолдатом, и его нюх мог различать сотни отвратительных оттенков. – Вот эти пузыри по центру должны покрыться коростой, и по краю идет желтая пленка, а не зеленая. И пахнет от вашей ноги не сгнившим человеком, а олениной и медвежатиной. Медвежатиной больше. Я никогда не видел медведей, но их куски попадались мне на обеде. Это не настоящая гниющая нога.