– У меня есть еще время. Четыре месяца – это много, – упавшим голосом сказал Дэвид.
– Иногда вам будет больно.
– Ничего, я потерплю, – ответил мужчина. – Нас учили терпеть разную боль.
– А если будет очень больно?
– Я буду терпеть сильнее.
Посмотрев Дэвиду в глаза, Вертиго закрыл рот, хотя уже собирался что-то сказать. Если на то пошло, он выпишет ему обезболивающие и стимуляторы, раз он так желает этого, оттягивая неизбежное. Бесполезная боль, и приводит всегда к одному. Он сдастся, они все сдавались.
– Я найду способы, как заработать на органическую замену ткани, – почти с уверенностью проговорил Дэвид.
– Полную органику, увы, я не могу вам обещать, даже если вы наберете полную сумму.
– Почему же?
– С недавних пор такие операции запрещены. Остались только кибернетические заменители.
– Почему?
Вертиго развел руками.
– Технологии движутся вперед. Некоторые методы считаются устаревшими.
– Вы тоже так считаете?
– Полная органика оставляет человека человеком. Как можно считать обычного человека устаревшим? – пожал плечами Вертиго. – Но я вынужден буду оповестить корпорацию о вашей кибергофобии.
Дэвиду стало неуютно. Твердые выступы анатомического стула натирали ему копчик, но заметил он это только сейчас. Ему показалось, что такой доктор как Вертиго, с добрым голосом и спокойными глазами не может проболтаться о том, что сказано по секрету.
– Вы же врач… это нехорошо, – Дэвид кашлянул в большой кулак. – Можно как-то избежать этого?
– Я врач до тех пор, пока у них моя лицензия, – сказал Вертиго, отключив голограммы с яркими картинками. – У нас осталось еще несколько минут. В вашей карте говорится, что вы видите сны. Расскажите мне о них.
Дэвид посмотрел на Вертиго с недоверием.
– Не волнуйтесь, все что вы сейчас скажете останется врачебной тайной, – уверил доктор. – Корпорация трепетно относится ко всему, что может вызвать недоверие к их продукции, и учитывает тех, кто боится киборгизации… но до чужих снов ей дела нет.
– Иногда сны короткие, иногда длинные, – помедлив немного, неуверенно проговорил Дэвид. – Но все они темные и в них много дыма. Я не люблю дым.
– Когда начались эти сны?
– Совсем недавно.
В своих темных снах Дэвид каждый раз задыхался. Иной раз ему чудилось, что пахнет горелой смолой, иногда – подпаленной влажной соломой или тлеющим листом конопли. Сколько бы Дэвид не принюхивался, не мог посчитать все запахи. Их было много, и ярче всего пах табак. Табак он не любил еще больше, чем дым. Когда он чувствовал этот терпкий запах, ноздри сами собой поджимались, как испуганные лепестки мимозы, его охватывала паника и горло забывало, как втягивать воздух.