– В общих чертах.
– То и плохо, что в общих. О Масуде знаешь?
– Что?
– То, что никак не удавалось нам, с успехом сделали иные умельцы. Взорвали Ахмадшаха в самой его ставке.
– Как? – у Балашова перехватило дыхание. Его «афганская» книга оставалась в «столе», но это вовсе не отменяло того факта, что Масуд стал его родным, приватизированным литературным героем.
– Сколько ни посылали к нему агентов, он как в газете наши планы вычитывал. Афганцы говорили, он через небо видит…
Видимо, событие изрядно поразило и Миронова. Он погрузился в воспоминания, что для телефонных бесед, в отсутствии водки и пива, было полковнику не свойственно.
* * *
– Армейские наметили операцию. Ликвидация бандформирования. Как сейчас формулируют, зачистка. Десантники сверху, отсекать. Пехота снизу, к ущелью поджимать. Нас не привлекали. На все участки не хватало дыры затыкать. В штабе обсуждали, план разработали. Крупномасштабный, а как же! 86-й год, успех нужен, как воздух. Победа любой ценой. Тогда товарищи из Главпура такие слова еще произносили без иронии. А когда уже дело на ходу было, к комполка – Суриков был такой, Антон Алексеевич, грамотный военный – от Масуда парламентарий. С белым флагом. Письмо передает. По сути, не письмо, а записка дружественного содержания: «Уважаемый Антон Алексеевич! Не ходите в ущелье. Побьем вас там крепко. Потому что ждем. Сохраните своих людей. С приветом и уважением, ваш бывший соученик по Академии Фрунзе Мухаммад Фахим». Фахим был командир у Ахмадшаха, из способных и смелых. Теперь маршал!
– И что, пошли? – вяло спросил Балашов.
– Нет. 86-й – не 83-й. Нас спросили совета. Слава богу, столько жизней… А сколько раз не спрашивали? Мы-то скоро поняли, что с духами договариваться веселее. Мы их почти всех с Наджибом примирили. Доктор Наджибулла отнюдь не дурак был. Один Ахмадшах и остался, так называемый непримиримый. Непримиримый, но разумный, а, значит, всегда готовый к переговорам. Не то что неистовый Хакматьяр. С тем не договориться, тот против любой власти, кроме своей. А Масуд был враг принципиальный, но договориться с ним было проще, чем воевать. Только пока «там» это поняли, поздно уже было. В силу иных причин, нам пока окончательно не известных, тех, кто поняли, как раз и смело помело истории.
Миронов замолчал. Балашову показалось, что Андрей Андреич сделал глоток из стоящего поблизости, наготове, фужера. Выпить отчаянно захотелось и самому. Гибель Масуда нечто нарушила и в его жизни. «Хы» подрагивали на полу, безучастные к помелу истории.