Мои губы находят её, я стону от её вкуса. Это должен быть лишь поцелуй, но я хочу большего – её жар, её возбуждение, чтобы они поглотили меня.
Она прерывает поцелуй, вскрикивает, когда я подхватываю её и встаю, усаживаясь в кресло у полок, вдали от света. Она на моих коленях, её пальцы сжимают рубашку. Она снова целует, стон вырывается из неё. Мой манёвр заставляет тело замереть, кровь вспыхивает. Я обхватываю её горло, слегка сжимаю, отстраняя, сдерживая натиск.
– Аделина.
Я напоминаю себе, что она человек, гостья, но её вкус и стоны сводят с ума. Она мягкая, хрупкая. Я не могу перестать касаться. Клыки впиваются в дёсны, я борюсь, чтобы их удержать, сосредоточившись на ней.
– Посмотри на себя. Красивая, отзывчивая, – мурлычу я.
Я хлопаю в ладоши, гася свет, зная, что она не увидит. Выпускаю клыки, расслабляясь.
Шаги за дверью. Я подавляю шипение.
– Открой дверь – и умрёшь, – оскаливаюсь.
Раздражение Михаила чувствуется через стену. Придётся напомнить ему о иерархии. Его нюх и слух почти как мои, он знает, что мы делаем, и пытается остановить, боясь, что я зайду слишком далеко. Если бы он знал.
Аделина замирает, её глаза расширяются, осознавая, что нас застали.
– Боже, – хрипит она, посмеиваясь.
– Чего хочешь, Михаил?
– Ужин готов, – отрезает он, раздражение в голосе.
Аделина краснеет, я глажу её щёку. Она восхитительна.
Я сдерживаю ухмылку, боясь, что она увидит клыки.
– Спустимся, Михаил.
Его шаги удаляются. Я ловлю её ошеломлённый взгляд.
Я сжимаю её в объятиях, встаю, ставлю на ноги, нежно целую. Она смотрит, будто у меня две головы, когда я поправляю её блузку и целую в нос.
Кладу руку на её поясницу, веду к боковой двери.
– Приведёшь себя в порядок и спустишься к ужину?
Она моргает, кивает, как в трансе.
Удивительно.
Аделина
– Мясо не кажется вам… слишком розовым? – я смотрю на сырой стейк, из которого сочится кровь, и решаю ограничиться салатом. Мужчины, похоже, едят всё подряд.
– Ох, сейчас исправлю, – Михаил забирает мою тарелку. – Поджарю ещё немного.
Его стул царапает пол, шаги эхом отдаются в сторону кухни.
– Спасибо, – неловко бормочу я, жалея, что он ушёл. Оставаться наедине с Владимиром – последнее, чего я хочу. Моё тело всё ещё дрожит от его прикосновений и поцелуев, а его взгляд только усугубляет ситуацию.
Я тереблю столовые приборы, избегая смотреть на него. Старинный стол гармонирует с чёрно-зелёными стенами и готическим ковром. Чёрные и кремовые свечи повсюду, а низкая железная люстра добавляет мрачной роскоши. Это место – мечта любого гота, особенно с его точёной челюстью и тлеющими тёмными глазами.