А вот друг ради друга они были готовы на всё. Я имею в виду – совсем на всё.
Пусть я никогда ничего такого не видел своими глазами, но я очень легко мог представить спокойного, словно даже подмороженного, Эрика, сжимающего длинными пальцами горло своего соседа, и объясняющего ему в литературных выражениях, что “эта грязная русская” – неподходящие слова для описания его жены в кругу общих знакомых. И я очень хорошо мог представить Кайсу, с милой улыбкой подающей критику, обдавшему дерьмом последний роман Эрика, кофе, куда она только что щедро плеснула яду. Почему они взялись меня опекать – загадка, которую я за несколько лет нашего знакомства и нашей дружбы так и не разгадал, но греться в лучах их любви мне нравилось.
Поэтому, когда Биргитта сказала, что наш брак больше не имеет смысла – я пошёл к ним.
Кайса умная. Кайса хитрая. И именно Кайсу невозможно было обмануть с этим чёртовым браком – она видела меня насквозь. Эрик до сих пор думал, что у меня была какая-то воля, когда я женился, но Кайса своим непостижимым шестым чувством чуяла правду.
И у этой правды было имя.
Анна.
Её имя гораздо короче, но моё дыхание каждый раз сбивается, ещё на первом слоге, а сердце словно пропускает удар, когда я открываю рот, чтобы произнести его. Мы так давно знакомы, но это случается каждый раз, без сбоев и пропусков. С первого дня, с того момента, когда я увидел её на приёме, устроенном русскими продюсерами, купившими наш сценарий для адаптации в России.
Я помню, как мои руки, влажные от волнения, мяли рукав дорогого смокинга Эрика, пошитого ещё в те времена, когда его имя было гораздо известнее моего. Сейчас-то дело обстоит ровно наоборот. Я даже не слушал, что он мне говорил, хотя общий смысл был мне понятен – мне следовало моментально перестать портить хорошую вещь, проявить немного наглости и подойти к Анне, пользуясь тем, что на неофициальной части мероприятия всей съёмочной группе были представлены сценаристы, чья история и должна была лечь в основу нового русского сериала. Но я не мог. Она была слишком ослепительна, ее точёные белые плечи вскипали из нарядного бирюзового платья, как пена из обрушившейся на берег волны. Я словно присутствовал при рождении Афродиты, и чувствовал себя муравьём, ставшим свидетелем этой сакральной сцены не по своей воле. Я смотрел на неё и не мог оторваться, каждую секунду очень чётко осознавая, что оскорбляю её совершенство своим чересчур пристальным вниманием.