Утром в дверь постучали, вошёл папа и велел Игорю собираться домой. И пока Игорь одевался и завязывал шнурки, папа не глядел на него. Он благодарил Наталью Матвеевну за то, что приютила у себя Игоря, и обещал разобраться с сыном за то, что тот не захотел переночевать у соседей, как всегда ночевал. «Бить снова будет», – понимал Игорь.
Наталья Матвеевна робко сказала папе:
– Виктор Сергеевич, я смотрела в документах. Оказывается, у Игоря есть в городе мать. Вы жили там какое-то время, пока не переехали сюда…
Она как будто ждала от папы ответа, и папа хмыкнул, нехорошо хохотнул:
– В городе не прижился, зато сынка прижил! – и махнул рукой. – Да что за город, одно название – город…
Игорь видел, что Наталье Матвеевне, как и ему, не понравился папин ответ.
– Я не про то… Я это… – забормотала она и вдруг проговорила, как выдохнула: – Вы не успеваете Игоря забирать, вам трудно. Может, вы отвезёте его в город к матери?
И тогда папа уже иначе, растерянно, посмотрел на неё. Игорь и не видел его таким. Но папа сразу же улыбнулся и сказал:
– Ей остался ещё сын. А этот похож на меня, этот мой.
Игорю стало так, будто его обнял, обхватил лапами со всех сторон огромный Мурлыша. Игорь понял, что может забыть, как папа порол его, и как в домике надо передвигаться без звука, без скрипа, когда он сидит за столом и пишет, и как про шнурки ему говорил: «Расшибёшь лоб – научишься», а добрая тётя Шура может хоть всей группе завязать их сама. Всё стало неважно, когда папа сказал про него «этот мой», и, когда они шли через ослепительно-зелёную тундру, он спросил:
– Папа, а ты мне Мурлышу принесёшь?
– Какую мурлышу? Кошку? – переспросил папа. И сказал: – Что за ерунда. Дом пустой всю неделю, куда кошку?
Игорю захотелось прижаться к папиному пальто и чтоб он обнял его – как он сам обнимал Мурлышу. Они шли по чавкающей зелени под ярким солнцем, и Игорь представлял, что идёт прижавшись к папе и тот обнимает его. Он решил, что будет теперь представлять это каждый раз, когда идёт вместе с папой. «Я похож на него!» – думал Игорь. В это не верилось, но ведь папа сам так сказал. Папа – высоченный, худой и очень светлый, почти белый, как те доски, из которых у них сделана лестница в спальню. Шаги у папы большие, дыхание хриплое, громкое – можно считать на ходу вдохи-выдохи. А Игорь не умеет так громко дышать. Может, потом научится? Передних зубов у папы недостаёт, как у школьников, с которыми детсадовцев возят в автобусе. Голова у папы на верхушке блестит; он, как Игорь, носит фуражку, и по краям из-под неё выбиваются бело-жёлтые, просвечивающие на солнце стружки. Игорь снизу рассматривает их, когда папа протягивает руку – и в самом деле приобнимает его.