В один из последних, может быть, тёплых дней Игорю велели одеться и сесть в автобус, хотя был ещё не выходной. Наталья Матвеевна поехала вместе с ним. Он увидел издали, что у вагончика толпится народ, как в тот раз, когда привезли доски, и подумал, что длинные доски снова громоздятся внутри. Люди входили в вагон и выходили, и, когда они с Натальей Матвеевной протиснулись внутрь, он и впрямь увидал доски, длинные и светлые, струганые. Папа лежал в ящике, поставленном одним краем на стол, другим, неустойчиво, на мешки с сухим молоком.
Игорь кинулся к папе – и сразу понял, что звать его бесполезно. Позже он не мог вспомнить у себя острой горести и этого ощущения, что никогда больше его папы не будет. Папа, казалось ему, лежал в ящике, потому что сам так захотел. Он не двигался и не говорил ни с кем, потому что не хотел двигаться и разговаривать. Игорь привык, что папа всегда поступает как хочет, и его рассказ про то, как ему не разрешили не что-то делать, а просто смотреть, и даже стукнули за это кулаком в зубы, казалось, то ли был, то ли нет.
Дядя Вася рассказывал, будто оправдываясь:
– Возле столовой, спешили с ним, он присел, сейчас, говорит. А мимо нас идут, идут… Докторица сказала: сердечник.
– Кто же не сердечник, – отвечали ему, – все мы сердечники, Витька первый дорогу для нас проложил…
У гроба на табуретке сидела женщина со смуглым лицом, очень полная и оттого величественная, как дальняя сопка. Она повернула Игоря к себе за подбородок и сказала:
– Эк, значит, какой!
А Наталье Матвеевне сказала:
– Не реви, молодая! Найдёшь себе ещё, их тут больше, чем нас.
– Я не… Я… – стала говорить что-то Наталья Матвеевна, но приехавшая, видно, посчитала разговор завершённым и повернулась к Игорю:
– Знаешь, кто я? Ну-ка, узнаёшь?
Игорь не узнавал её. Но по тому, как она по-хозяйски с ним говорила, он понял, что это должна быть мама, и спросил:
– Ты моя мама?
– Узнал… – расплылась в лице женщина. – Значит, поладим с тобой. Узнал.
Игорь постарался быстрее выскользнуть на улицу. У вагона к нему подошёл незнакомый мальчик, выше его, смуглый и черноволосый, очень щекастый. У мальчика не хватало передних зубов, впрочем, на месте двух уже выросли до середины зубчатые, новенькие.
– Ты брат, значит, – сказал Игорю мальчик.
Игорю послышались расположение и доброта, и он спросил у брата о том, что его сейчас беспокоило: