– Ошибаетесь, матушка. Когда я вырасту, то стану пиратом, помяните моё слово, – маленькая негодница в свои восемь лет бросала вызов всему миру. – Я буду бороздить океаны, сражаться на саблях и грабить торговые корабли.
Настоятельница, которая в глубине души была привязана к малышке, как к родной дочери, ничуть не была удивлена. Уж если та вбила что-то в свою упрямую головку, то непременно это сделает. Ну а пока…
Настоятельница повернулась к ожидающим её приказа Христовым невестам, и велела:
– Уведите её и накажите. Мне же пора навести сестру Аньес и того, с кем она… Гм… Как это назвала Шанталь?..
– Миловалась, матушка, – с готовностью подсказала сестра Тереза, за что была награждена негодующим взглядом настоятельницы. Опустив голову, она со смирением принялась читать покаянные молитвы, попутно строя планы мести маленькой бестии, по личному распоряжению короля доставленной сюда пять лет назад, и с тех пор упорно превращающей размеренную жизнь обитательниц монастыря в сущий кошмар.
А виновница происшествия, получив болезненные удары розгой по нежным пяточкам, сидела в крошечной келье, последние годы служившей ей комнатой, и, опустив ноги в тазик с холодной водой, молча глотала слёзы, непрерывным потоком катящиеся по щекам и уже порядком вымочившие ворот её платья.
Орден кармелиток, отличающийся одним из самых строгих уставов, не позволял своим последовательницам иметь в пользовании ни единой детали, которую можно было считать излишеством. Белые стены, две доски вместо постели, крест черного дерева, кувшин, книжная полка – вот и всё, что было у сиротки Шанталь. И ни единого упоминания о том, кто она, и кем были её родители.
Всхлипывая, девочка приподняла из воды ноющие ступни, сплошь покрытые тонкими бордовыми полосами. Теперь о быстрой ходьбе босиком можно на время забыть. Ноги будут болеть несколько дней, но зато потом…
Мысль о мести была столь сладостной, что слёзы в ту же секунду высохли. Смачно шмыгнув напоследок носом, она широко улыбнулась, продемонстрировав отсутствие недавно выпавших впереди молочных зубов: «Берегись, сестра Аньес, расплата будет страшной!
Неделю спустя леденящий душу вопль разбудил посреди ночи всех обитательниц монастыря. Те, кто успел раньше остальных вбежать в келью сестры Аньес, не знали, то ли им рыдать, то ли давиться от смеха при виде открывшейся картины: тысячи муравьёв ползали по орущей монахине и её постели, обильно посыпанной каким-то белым порошком, подозрительно напоминающим сладкую пудру – роскошь, которую поварихи использовали лишь по великим праздникам, чуть присыпая ею пироги.