Нахожу её номер в избранном.
Жму "вызов".
– Алло?
Голос уставший, но бодрый. Такой, как бывает у тех, кто уже весь день на ногах и смирился с этим.
– Привет, – говорю.
– Грейсон, ты жив?
Я улыбаюсь, хотя никто этого не видит.
– Пока да. Ты как?
– Всё нормально. Погода дерьмо, как всегда. Пёс линяет. Колено ноет. Ты хотел, чтобы я соврала?
– Нет, всё по классике. Как Честер?
– Толстеет. Я даю ему меньше еды, а он всё равно толстеет. Он в кого-то, знаешь?
– В деда?
– В тебя, Грейсон. В тебя. Ты до лет десяти тоже толстел будто от воздуха.
– Спасибо, блин.
Она хмыкает.
– Ты сам-то ешь? Или опять на сигаретах и кофе?
– Ем. Даже что-то с брокколи сегодня было.
– О, звучит как ложь.
– Честно.
– А кто готовил?
– Кейтеринг с лейбла. У нас сегодня запись была.
– И как?
– Да нормально. Сложилось вроде.
Короткая пауза. Я слышу, как она открывает холодильник. Звон стеклянной банки о полку. Скорее всего, рагу, которое она всегда делает и потом забывает съесть.
– Я смотрела твоё интервью, – говорит она. – Ты опять сматерился в прямом эфире.
– Да это не эфир был. Онлайн. Кто вообще это смотрит?
– Я. И наш сосед. Он спросил, нормальный ли ты вообще.
– Что ты ответила?
– Сказала, что сносный. Иногда.
Смеюсь. Настояще. Никакой кривой усмешки, просто от теплоты – потому что звучит как что-то родное.
– А ты помнишь, – начинает она, – когда ты впервые сыграл мне свою песню на пианино, а я подумала, что это серенада для той милой девочки из твоего класса?
– И ты разозлилась, когда узнала, что это трек про наркотики и смерть?
– Да. А ты сказал, что это намного круче. Ты был ужасным подростком.
– Ну и взрослый из меня так себе.
– Как сказать.
Тишина опять. Но не неловкая – просто комфортная, как когда оба знают, что больше нечего говорить, но ещё не хочется вешать трубку.
– Я приеду через пару недель, – говорю.
– Говорил уже.
– На этот раз серьезно.
– Ну, посмотрим. Честер тебя, может, и вспомнит.
– Я тебя точно вспомню.
– Ладно, сын. Не забывай есть. Не забывай дышать. Не забывай, кто ты.
– Это последняя часть самая стрёмная.
– Да пошёл ты, хватит ныть, – говорит она, и я слышу улыбку.
Сбрасываю звонок. Смотрю вперёд.
На капоте лежат пожелтевшие листья. Над студией уже темно. Выхожу, хлопаю дверью. Воздух пахнет чем-то резким – как будто подожгли листву. Или асфальт.
Мне было скучно.