Она слишком живая.
Я слишком привык к вялым эмоциям, к тусклым разговорам, в которых нет остроты. Эйвери не такая. Она вспыхивает, как спичка, и я каждый раз ловлю себя на мысли, что хочу снова кинуть её в огонь.
Сижу с гитарой за столом и пытаюсь подобрать что-то стоящее. Я курю на кухне, хотя знаю, что её это бесит. Выпускаю дым в потолок и смотрю, как он растворяется.
Дни сливаются в одну размазанную линию. Голова ещё гудит после ночи, но это даже приятно – значит, вчера я не зря убивал себя.
Она заходит на кухню.
Ещё одно отличие между нами.
Она вечно напряжённая, я вечно разболтанный.
Она считает, что всё должно иметь смысл.
Я давно понял, что ничего в этом мире смысла не имеет.
– Очередная бесполезная борьба за справедливость? – лениво спрашиваю, перебирая струны гитары.
– Очередной день бездарного существования? – парирует она, даже не взглянув в мою сторону.
Я улыбаюсь.
Делаю глоток пива, хотя на часах ещё нет и полудня.
Да и какая, к чёрту, разница.
– Ну, кто-то же должен поддерживать баланс во вселенной, – тянусь за сигаретами, опять закуриваю. – Если бы все были такими правильными, как ты, нам бы пришлось пить гораздо больше.
Она закатывает глаза, но я вижу, как уголки её губ чуть дёргаются.
Это игра.
Она тоже знает это.
Я откладываю гитару и делаю ещё одну затяжку.
– Кстати, через пару недель я уезжаю.
Эйвери поворачивается ко мне.
В глазах неожиданный интерес.
– Куда?
– В тур. – Лениво выпускаю дым, наблюдая за её реакцией.
И тут происходит странное.
Она улыбается. Искренне. С облегчением.
– Правда? – её голос звучит чересчур радостно. – Наконец-то хоть тишина в доме будет.
Что-то внутри неприятно сжимается.
Как будто меня ударили в живот.
Я должен смеяться над этим, но почему-то не могу.
Я делаю глоток пива, но оно вдруг кажется тёплым, безвкусным.
– Ты так рада избавиться от меня? – прищуриваюсь.
– Ага. – Она делает глоток кофе. – Будет хотя бы несколько недель нормальной жизни. Без шума, без твоих… гостей, без твоих ублюдских шуточек.
Я улыбаюсь, но внутри закипает раздражение.
– Может, я передумаю и останусь? – говорю нарочито небрежно.
– Ну уж нет, – усмехается она. – У тебя же огромная толпа фанатов ждёт, чтобы ты снова орал в микрофон про свою бесконечную боль и одиночество.
Я чуть сжимаю челюсть.
Но тут же маскирую это в ухмылку.