Я боролся со всем этим, как мог – на моем теле одиннадцать татуировок, я носил ирокез, длинные волосы и даже ходил бритоголовым. Сейчас я выгляжу вполне заурядно – и также себя чувствую. Мне комфортно быть заурядным.
– А знаешь, почему того пса звали «Серебряным»? – неожиданно спросила мама, войдя в мою комнату – как обычно, без стука.
– Я вдруг вспомнила. Аделаида говорила, что он натаскан на вампиров, а они боятся серебра! – мама вдруг даже захихикала, словно девочка:
– Представляешь, старая Аделаида верила в вампиров! В наше-то время…
«Кажется, мама и впрямь оживает…»
– Вампиры, да. Хочешь, посмотрим с тобой сериал про вампиров? Называется «Сумерки». Ты же не видела? – я попытался перевести разговор в сторону развлечений. Просмотр сериала с сыном – отличное развлечение для пожилой женщины, ведь так?
– Может, и не зря верила, – продолжала мама:
– Когда её нашли, у нее было перерезано горло. И я слышала сплетню, что оно было даже перегрызено, представляешь? Все лицо было изуродовано, ее опознали по одежде. Страшная смерть…
Я всё-таки включил «Сумерки». Но Тревор стал лаять – и, пока я не выключил, он лаял и лаял, скалил зубы, рычал. Да и мама не особо следила за происходящим на экране – мысли ее где-то витали – полагаю, в далеком прошлом.
– Я выйду с ним, пусть побегает и успокоится!
Времени было около одиннадцати часов вечера.
– Тогда возьми ключ, я лягу, – ответила мама:
– И надень шарф и шапку. И непременно перчатки! Ты в кальсонах?
– Да. И носки шерстяные тоже надену, ага. Ложись, мам.
Я вышел из переулка на Западную улицу и отправился вниз, к трансформаторной будке. Странное предчувствие томило меня и одновременно настораживало. Впрочем, на фоне однообразия последних дней я даже был этому рад.
3
На Западной улице всего-то шесть фонарей. Иногда (а если честно, почти всегда) часть из них не горит. В эту ночь почему-то погасли все, кроме двух. Один горел прямо у выхода из моего переулка, второй, последний – в самом конце улицы. Забавно, но он был закреплен как раз на трансформаторной будке – и обычно как раз не горел именно он.
Подтаяло. Снег под ногами неотвратимо превращался в мерзкое коричневое месиво. Тревор шел, брезгливо поднимая лапы – но было видно, что пёс рад прогулке: его хвост колыхался, словно стяг.
«А ведь мне ещё мыть тебе лапы»…