Я обернулся, ожидая увидеть злобную старушку из домика. И поперхнулся дежурным «добрый вечер» – напротив стояла худенькая девчонка моложе меня на добрый десяток лет. Зеленые глазищи. Рыжие, почти красные волосы. Немного веснушек на светлой коже, неожиданно темные брови.
– Я перепутал?! – повторил Арчибальд:
– Но, Ида…
– Повторяю: ты перепутал кличку собаки. Это Тревор, чего непонятного? А ты не ко мне ли шел, Арчи? С таким-то мешком счастья…
У великана и вправду был при себе мешок, в котором что-то шевелилось.
– Да, да! Я уезжал и не зашел к тебе на Самайн, вот, только вернулся с новенькими… – великан был явно рад сменить тему. Но, судя по ответному взгляду Иды, лучше не стало.
– Вы тут отмечаете Самайн?! – признаться, я удивился популярности кельтского праздника урожая на Западной улице. Моя Доминика любила все эти скандинавские верования. Вот кто смог бы поддержать разговор о Самайне – и даже объяснить тонкую разницу между ним и Хеллоуином!
Но Доминика грела свою нежную оливковую кожу где-то на юге Италии – а я стоял в снегу и грязи на Западной улице.
– Кто же не отмечает Самайн?! – изумленно спросил дядя Арчик.
Из сумки на плече Иды высунулась серая желтоглазая кошка и сердито мяукнула. Глаза её вспыхнули оранжевым огнем – и говорливый Арчибальд тут же умолк.
– Люди не отмечают. По крайней мере, здесь. Не следует лезть в чужие дела, особенно в дела королей, – сказала Ида, твердо беря великана под руку:
– Пойдем, Арчибальд. Мы состоим в обществе любителей исторических реконструкций, Кай. Поэтому иногда чудим. Пока, хорошего тебе вечера. До свидания, собака Тревор!
Они сделали буквально несколько шагов – и тут фонарь на трансформаторной будке подло потух, погрузив нижнюю часть Западной улицы по тьму. Тревор заскулил и потянул поводок: айда домой! Что ж – я был только рад…
Я пришел домой, помыл псу лапы и пузо, вытер. Мама уже спала. Рядом с фотоальбомом на столе лежал ещё один альбом – как оказалось, с моими детскими рисунками. Видимо, мама достала его, пока я гулял. Я открыл его и стал перебирать слегка пожелтевшие листы.
Как я уже рассказывал, со мной в детстве занимались решительно всем – в том числе, к нам приходили на дом преподаватели-художники, поскольку родители считали меня одаренным. Возможно, у меня и вправду когда-то был талант: рисунки оказались яркими, красочными, с большим количеством деталей. Один из них привлек моё внимания обилием желтого цвета – на нем было изображено поле подсолнухов с улыбающимися физиономиями в сердцевинах. Мужчина с длинными серыми волосами вел в поводу осла – то, что это ослик, а не пони, было понятно по форме ушей. На ослике верхом сидела какая-то кракозябра, а рядом шло нечто коричневое и лохматое. Я перевернул лист.