– И когда я прекратил такие игры? – мой голос слегка дрожал, когда я спросил об этом. Может, сегодняшний Арчибальд был галлюцинацией – и я потихоньку трогаюсь умом? С меня бы сталось.
– Лет в восемь. Ты же поздно пошел в школу. Папа все считал, что ты к ней не готов. Что тебе рано, что ты ещё мал. Когда ты стал школьником, все эти фантазии разом перестали тебя занимать…
В сознательном возрасте я никогда не говорил с мамой о сестрах, но тут решился.
– А у тебя остались фотографии Светланы и Юли?
Мама сходила ещё за двумя альбомами. В каждом из них жила девочка от рождения до шести или семи лет. Первая была белокурой, высокой для своего возраста – похожей на отца, но с глазами мамы. У нее было недетски серьезное личико. Вторая была, скорее, схожа со мной – треугольное лицо с острыми скулами, мягкие пепельные волосы, скорее взлохмаченные, чем кудрявые… она унаследовала пухлые мамины губы – не будь их, мы могли бы сойти с нею за близнецов. Старшая девочка почти на всех фотографиях щеголяла в нарядных платьях, младшая явно была пацанкой – ее платьица смотрелись так, словно их надели силой и только для фото.
– Светланы не стало в семь, Юленьки в шесть, – сказала мама, закрывая альбомы:
– Никто из них даже не пошел в школу…
Я обнял маму – и мы долго сидели рядом, не говоря ни слова. Я понял, что мысли об Италии и Южной Америке, о Доминике и Джеральдине, об осьминогах и белоснежных яхтах в лазурных водах придется выбросить вон. Моя судьба теперь тут – быть рядом с мамой, на Западной улице. Хотелось плакать и даже выть.
5
Утро началось отлично. Позвонила по видео Доминика. Она была так сексуальна, так ласкова, так весела! Настолько, что все проблемы, которые накануне легли на мои плечи тяжелым мокрым сугробом, показались сущей ерундой.
– О, давай ты приедешь обратно скорее! Забери свою маму и эту милую собаку и живите тут, кто же не дает тебе? О, у твоей мамы есть дом? Его можно сдать в аренду или продать – и ты не будешь жить с мамой в гостях у моей родни! Тебе будет удобнее в моей стране. О, конечно же, я помогу вам найти жилье… О, моя мама будет так рада познакомиться с твоей…
Доминика любое предложение начинала с этого «о».
Я говорил ей, что люблю её и что больше всего на свете хотел бы проснуться с нею в одной постели. Она смеялась, закидывала волосы назад и её длинные асимметричные серьги блестели на солнце. Я подумал, что стоило бы снова взять в руки краски – лишь бы нарисовать её. Я даже представил, как веду томно изогнутую линию – завиток волос, шея, серьги…