Таких абсурдных вопросов Коджима никак не ожидал. Тем более от любимой девушки. Она ведь достаточно хорошо знает его семью. Как только она посмела предположить подобную грязь? Надбровные дуги характерно опустились вниз, что могло подчеркнуть то, что он прибывал в состоянии немилости. Природа его гнева была более, чем ясна.
– Эй, ты там совсем сдурела со своими упражнениями? Думай, что говоришь! – довольно грубо отозвался Наойя, полностью отстраняясь от процесса чтения.
– Я ничего такого не хотела сказать. Просто ты очень болезненно воспринял чужую измену. Как свою личную. На тебя это не похоже. И я подумала, что у тебя есть какие-то переживания. Но это не значило, что я уже повесила ярлык гуляющего мужчины на твоего отца. Я очень уважаю его.
– Слушай, Миюки. Мы с тобой, конечно, встречаемся, но не могла бы ты не лезть не в свое дело, пожалуйста? Даже если бы у моего отца были отношения на стороне, то с этим ничего не поделаешь. Он – человек слова, а не какой-то пацан с юношеским пылом и переменчивым настроением. Все, что он делает – он делает ради семьи. И, черт возьми, его личная жизнь – это его личная жизнь. Он сам выбрал этот путь. Но он не предал семью. Он не предал меня.
Вторая в жизни Наойи трудность заключалась в том, что разлука внесла ясность в то, что они с Миюки абсолютно разные. Люди противоположных взглядов. И они так и не научились чувствовать друг друга.
"Мне порою хочется разодрать себе грудь и размозжить голову от сознания того, что люди часто ничего не могут дать друг другу. Ты не обретешь любви, радости, тепла и блаженства, если сам не подаришь все это другому, и никакой жар любви не осчастливит другого, если он стоит пред тобою холоден и безжизнен."
Время без пятнадцати минут полночь. Нехотя, но японец оторвался от чтения книжки, переводя свой взгляд на девушку. С того самого момента они так и не общались. Миюки сидела в кресле и молча смотрела какой-то музыкальный канал. Он совсем забыл…забыл, что хотел подарить ей шоколад. Но была ли в этом такая необходимость именно сейчас? Он бы соврал, если бы сказал, что пылал энтузиазмом осчастливить свою ненаглядную. И вот смотрел он на профиль своего "воробушка" и понял: все в ней чужое. Какое-то другое. Абсолютно ничего не выражающий взгляд. Свет, исходящий от огромного телевизора, падал на ее лицо, освещая когда-то такие полюбившиеся ему и приятные черты: изящный тоненький носик, такие же тоненькие губы и милые щечки. Человек не может измениться внешне без какой-либо веской причины. Будь то травма или желание выглядеть лучше, внедрив себя в объятия хирурга. Все из перечисленного миновало Миюки. Но почему-то она выглядела, словно призрак. Миленькая и миниатюрная оболочка не скрывала полного отсутствия какой-то наполненности. Без сомнений, она одна из тех, кто хочет посвятить себя любимому делу и принести пользу Японии, сделать себе имя. И, пожалуй, это самое прекрасное в ней. Но останься с таким человеком наедине, в совершенно иной обстановке, как бы ты не пытался бежать от скверных мыслей, но начинаешь ощущать всю тщетность и обреченность союза с тем, кто смотрит на тебя сквозь призму истинных чувств. Истинно Миюки оказалась глуха к своему возлюбленному. Она вела себя так, словно он не миновал ради нее такой долгий путь, а буквально пересек дорогу и оказался за считанные минуты на соседней улице. Он преодолел в одиночку семь тысяч шестьсот двадцать километров ради молчания. А мог бы, подобно ей, начать серьезно заниматься забегами на длинные дистанции. Ради Японии. Ради славы. Ради себя.